Покой? О каком покое может идти речь, когда кровь разгоряченным потоком бьется в висках, шумит прибоем в ушах, заглушая ядовитый шепот, те слова, что вливаются в сознание, заставляя королеву улыбаться мечтательно и светло.
На что вы способны ради меня?
- Не быстрое, - она кивает согласно, но только лишь затем, чтобы опустить голову, освободить шею, которой касаются натренированные, умелые руки. И каждое касание отзывается блаженным стоном. – Знамение… Виррид ловко обернул все дело. Старого Волка любит Татес. Старому Волку везет. И в этом – наше везение.
В глазах, в томной неге тает насмешливый, язвительный огонек. Тает так быстро, что его никто и заметить не успеет. Только почувствовать привкус горечи на коже. Ну что же вы медлите, мэтр? На что вы способны ради меня?
- На Мисте? Мир? Не раньше, чем сойдет ледник, - смех. Короткий, хриплый, почти томный. Томительное ощущение пальцев, скользящих по спине, воюющих с платьем, спускающих с плеч ткань. Ну же, еще… - То-то удивится Академия. В их интересах теперь будет наша победа.
Руки просят большего? Ну, нет. Это жадной, падкой на ласку кошкой прогибается спинка, требует большего, требует этих почти властных, почти хозяйских прикосновений. Как скульптор, что способен одними лишь прикосновениями вдохнуть жизнь в сырую глину, создав изгибы совершенного тела. Как хочется быть глиной, воском, податливым материалом в чутких руках, разогреваясь от этих ловких, экономных движений, разгоняющих до бешенной скачки кровь. Которая и без того стучит в висках так, что срывается дыхание.
Что о нас подумают во дворце? А что подумают за его пределами? Как давно, мэтр, вы стали оглядываться на чужое мнение? Раньше в вас этого не было. Стареете?
- Принца хорошо бы женить, - королева снова соглашается, неловко поведя плечами, с которых вниз скользит тонкий шелк. – Но где найти достойную? Какая мука – выбирать королевских невест. Да и Николасу не помешала бы серьезная женщина рядом. Чтобы присматривала за ним. В герцогстве, - усмешкой. Не злой, упаси Татес, ни в коей мере. Только лишь хмурой, самую малость. Едва-едва, потому что злиться не выходит. Потому что отвлекаться от ощущений не выходит, а пальцы, как на зло, замирают, коснувшись последнего узла в череде сложных, хитроумных завязок и застежек. Ну что же вы, мэтр? На что вы способны?
Дрожь пробивает нервы, натянутые ожиданием неизвестного, ожиданием прикосновения, когда шепот вливается в ушко, когда губы почти касаются разгоряченной кожи. Когда хочется сорваться на стон, цепляясь ногтями за призрачную опору кушетки. И этот шепот, этот искушающий голос. Как тут не поддаться?
- Фабиан станет королем. Именно этого я и хочу, - возможно, не всегда хотела, но именно сейчас… Мэтр, что же вы делаете? И отчего так плавится кожа, сердце, вскипает кровь и тает то, во что даже сама королева не верила? То, что по ошибке зовут душой.
Но вот оно. Слово сказано.
- Слабое, - кивок в ответ. Утвердительный. – Но отчего вы уверены, будто Николас захочет «не возвращаться»?
Вот оно. То самое, на что вы, мэтр, готовы ради нее. И она это знает. Всегда знала. С того самого момента, как ваш взгляд, обратившись к маленькой девочке, потеплел в первый раз. И вы это знаете. Но на что же готова она сама?