- Вы нарочно так говорите, - рука Шаграта у подбородка была холодна, и Эсфин неуступчиво наклонил голову, уходя от прикосновения. - Пытаетесь меня запугать.
В общем-то юноша не мог не признать, что это дело проходит успешно, уж как минимум, Шаграт подверг его нервы серьезному испытанию, и антарес не знал, сколько еще выдержит, не скатившись в истерику.
- Важно не где, а с кем делать, и что именно, - сказал он расстроенно, рассматривая узор на ковре, покрывавшем темные доски пола. - Мне надоели все эти перемены. Вам нужно мое тело, ну, так следуйте проверенным путем.
Эсфин был не столь выдержан с точки зрения эмоций, чтобы защищаться вечность, выдерживать снова обстоятельства, долженствующие в корне переломить его привычки, заставить зарабатывать на жизнь ремеслом, которого он не знал, терпеть тяготы бедности, риски одиночки на улице, холод одиночества. А на Шаграта он был весьма откровенно сердит. Антарес не мог даже толком понять, на что именно. От решения, где его мнение ничего не значило? От того неощутимого, словно тонкий запах, сомнения, что можно было, хоть и с трудом, разобрать на лице алхимика? От того, что темный эльф совершенно не понимал, что означает для юноши возникшая было привязанность?
Глядя на него, антарес не хотел уже бороться с неминуемой гибелью. После того, как один раз Эсфин попытался умереть от своих собственных рук, он понял - есть вещи и пострашнее, а смерть, может быть, принесет его дух обратно на родину, где все страшные события Миста перестанут иметь хотя бы малейшее значение.
- Можете передать Генри, чтобы не трудился, и готовить котел, - дерзко съязвил юноша в качестве финала, чтобы окончательно развеять любые сомнения в своих намерениях.

Дерзость достигла цели: пощечина алхимика заставила юношу согнуться, прижав ладонь к щеке, а в голове у него зазвенело. Впрочем, к побоям такого рода антарес привык. Это было больно, но на фоне всего остального почти не обидно. А когда он выпрямился, Шаграта уже не было в комнате. Последние его слова можно было толковать двояко. Но Эсфину показалось, они сойдут за вырванное силой разрешение остаться. Вместе с темным эльфом юношу покинуло и страшное напряжение. Ему хотелось скрыться в своей комнате, как в безопасном убежище, но эмоции накрыли его вроде штормовой волны: повалившись на ковер, юноша рыдал так горько, что Генри, ничего не понимая, зашел в спальню Шаграта и тут же вышел из нее. Видимо, состояние Эсфина и молчание хозяина говорили сами за себя. Дворецкий распряг уже приготовленную для отъезда лошадь, а антареса никто не беспокоил. В результате всех этих действий Эсфин опомнился тогда, когда царила уже глубокая ночь. Он поднялся на ноги, умылся в ванной, пытаясь привести себя в порядок. Это ему даже удалось: у юноши был богатый опыт в плане того, как заставить себя выглядеть спокойным, но спокойнее на душе у него, конечно, не стало.
Невольнику все казалось, что Шаграт может и передумать. Двор и дом на это время перестали являть собой надежное убежище; Эсфин вернулся в свою собственную комнату, забрался в постель, через пару минут обнаружив себя в самом дальнем ее углу, крепко обнял подушку и уткнул в нее лицо. Так ему показалось безопаснее. Он не мог себя заставить вернуться в комнату темного эльфа, встретить его холодный взгляд, и, возможно, упрек, а то и очередное трудное решение. Для начала, антаресу требовался отдых, хотя заснуть он так и не смог, жалея о маковой настойке, оставшейся где-то в закромах Керату.

Эсфин вздрогнул, когда открылась дверь в его комнату. Положа руку на сердце, он не мог сказать, будто совсем не ждал, что Шаграт зайдет к нему. У юноши тревожно забилось сердце. Алхимик мог принести с собой и плохое, и хорошее, отчего антарес весь напрягся; но где-то глубоко-глубоко внутри он все-таки обрадовался. Невольнику не хотелось долгой размолвки, и не нравилось оставаться в одиночестве, несмотря даже на покой, который это одиночество приносило его слабым нервам.
Он уже отличал по шагам, рассержен алхимик, или нет. Сейчас темный эльф ступал тихо, словно старался не разбудить спящего. Когда Шаграт присел на край кровати, Эсфин нерешительно поднял голову от подушки, уже предполагая, что по-прежнему находится в безопасности, но еще не веря в это до конца. Тон алхимика был, как всегда, прохладным. Однако слова его прозвучали искренне. Юноше вовсе не хотелось игнорировать их, надуться и обижаться еще половину жизни, так что он сел на кровати, с подушкой в обнимку.
- Я перепугался, когда Вы налетели на меня с требованием немедленно покинуть дом, - сказал он голосом, чуточку охрипшим от недавних слез и бессонной ночи. - Для меня это вовсе не было хорошо! Мне страшно ехать куда-то еще, жить непонятно где, быть одному.
Добросердечный антарес уже подтаял, просто потому, что Шаграт пришел с добром, да и в принципе не привык, что кто-то озаботился извинениями перед ним, невольником, поэтому он не сердился, а просто пытался по мере сил ответить Шаграту на незаданный вопрос. Отпустив подушку, он подался ближе к алхимику и обнял его, невольно стремясь получить привычное утешение от этого жеста.
- Вы мне нравитесь, и я к Вам привязан, - добавил антарес грустно, - чего же тут непонятного? 
Несмотря на все ужасы сегодняшнего вечера, от Эсфина приятно пахло сухой благородной ванилью, чисто выстиранной рубашкой, заменявшей ему ночную сорочку, и только сейчас юноша заметил: несмотря на всю обиду, он по-прежнему натянул на себя рубашку Шаграта.

Юноша издал нервный смешок, вспомнив тот без сомнения ужасный день, когда он впервые увидел своего будущего господина.
- В первый? Да, конечно! - ответил он так же без всякой злобы. - И во второй тоже. Мне и теперь бывает страшно, но совсем по другому поводу. Я немного лучше Вас знаю, и даже к этой вашей алхимии немного привык.
Это было правдой. Если, например, явление химеры Эсфина безусловно пугало, то факт лаборатории и алхимика, управляющего этой лабораторией, в сознании юноши уже уложился и не вызывал больших переживаний. Да и опасностей во внешнем мире для Эсфина таилось гораздо больше, чем внутри дома, показавшегося таким пустым и мрачным в первый день. Сейчас же он оценил его комфорт и удобство, а не привыкшему к бережному обращению юноше даже ворчание двоих немолодых слуг казалось скорее милым.
Правда, ситуация несколько изменилась. Не далее как несколько часов назад Шаграт признался, что и сам не менее зависим, чем его собственный невольник; вероятно, работодателем - и подателем материальных благ - был тот самый Ранхильд Нуарро, хозяин дома. Ну, то же. Антарес легко мирился с мыслью, что одни существа зависимы от других. На этом стоял весь его мир. Кроме того, юноше и раньше случалось жить по-походному и ночевать в не самых подходящих местах, если шайке Керату приходилось спасаться от преследования закона. Поэтому невольник чувствовал себя готовым к возможным неприятностям.
Эсфин улыбнулся алхимику, когда тот мягко отстранил его от себя.
- Я на самом деле не такой уж избалованный, - уверил он алхимика. - Поэтому мне правда все равно, клетка или нет.
Он мог бы сказать Шаграту, что вполне может дойти до постели и своими ногами, но предпочел, лукаво улыбаясь, обнять его за шею: если твой господин предлагает донести тебя в свою кровать, зачем отказываться? Это было тепло и приятно, и приятными были руки Шаграта, силу которых антарес уже знал.
Очутившись под теплым одеялом в спальне, знакомой даже более, чем собственная, Эсфин постарался компенсировать недостаток тепла в воздухе собственным телом. Вряд ли сейчас они смогли бы изобразить нечто большее, чем объятия, но по крайней мере, антарес целомудренно поцеловал темного эльфа в плечо и обнял его как можно удобнее, стремясь вернуть им обоим ощущение комфорта и спокойствия. Аура его хорошего настроения разлилась в воздухе, словно неосязаемый запах, способствуя крепкому сну. Неудивительно, что после всех тревог наконец успокоившийся антарес заснул весьма крепко, и проснулся далеко за полдень.
Несмотря на примирение, вчерашние события сказались на нем. Шаграта уже не было в постели - наверное, ушел в свои лаборатории; юноша поднялся, чувствуя себя разбитым. Он так и не дознался, что конкретно произошло, однако мир по ту сторону оконных стекол все еще казался враждебным. Антарес нервничал, и работа валилась из его рук: ни правописание, ни чтение не ладились, пока юноша пытался заниматься ими в своей комнате. Ничего не изменилось, даже когда он влез в большое кресло алхимика в кабинете. В конце концов, юноша взял свою книгу, перо и тетрадку и направился в лаборатории, осторожно показавшись на пороге. Оглядевшись и заметив своего господина за работой, Эсфин нерешительно, держа обеими руками тяжелую книгу и прижимая ее к груди, как щит, спросил:
- Можно, я немного позанимаюсь тут? - и тут же добавил, словно извиняясь, - я ничего не буду трогать, просто посижу в углу! Мне страшно.

Эсфин подумал, чем ответить Шаграту на эту маленькую шпильку, грозившую стать семейной шуткой, но не придумал и только улыбнулся алхимику, уже ничуть не обидевшись. Юноше сейчас годилось любое укромное место, но место рядом с Шагратом, конечно, имело множество преимуществ перед, например, кухней. Темный эльф уже защитил его один раз... к тому же, юноша начинал понимать, насколько глубокую привязанность вызывает странный хозяин в душе антареса. Вчерашней ночи для этого вполне хватило.
Антарес устроился на незанятом кресле, положил свой листочек и карандаш на свободный край стола, а книгу - на колени. Он сегодня занимался рассеянно, половину времени наблюдая за алхимиком. Ему нравилась таинственная возня со склянками, немного напоминавшая какую-то адскую кухню, особенно, когда угроза его собственной жизни миновала. Эсфин все никак не мог осознать этого факта. Может быть, потому, что и раньше наполовину в него не верил.
В общем, принимаясь за чистописание, он несколько раз поднимал голову, притворяясь задумчивым, а на самом деле рассматривая, как работает Шаграт. В свете ламп темный эльф казался особенно бледным, но выглядел аристократично - хорошее воспитание чувствовалось в его манере держаться, даже тогда, когда он занимался своей наукой. В присутствии хозяина потайная дверь, скрытая в стене, не доставляла юноше особенных тревог. Постепенно беспокойство его отпустило. Антарес отвлекся и смог заинтересоваться еще каким-нибудь посторонним объектом, и конечно, его тут же отвлекла одна из загадочных посудин, во множестве толпившихся на всех столах.
- А что это за зеленая штука? - спросил он, с любопытством глядя на ближайшую колбу, подогревавшуюся на спиртовой горелке, отчего вязкая жидкость в ней периодически вздувалась пузырем внутри стенок и лопалась с забавным бульканьем.

Эсфин знал, что такое малахит, но не имел ни малейшего понятия о том, как можно сделать его жидким. Юноша похлопал ресницами. Неужели его для этого, например, растирают в пыль, как специи, или шоколад для варки? А еще - что это за значки в тетрадке алхимика, и что их связывает с жидким малахитом? Все это казалось очень мудреной грамотой. Но зато антарес заметил значки еще и на столе, прямо под разбросанными в бардаке по столешнице сосудами, бумагами...
- Ой, а это зачем? - спросил он, потерев пальцем одну такую картинку. - Прямо на столе...
Над вопросом Шаграта он подумал несколько секунд. Юноше еще ни разу не доводилось писать кому-то именно письмо. Небольшие корявые записки, это да, хотя и такой способ разговора требовался ему нечасто. В конце концов, невольника охраняли и не выпускали гулять одного, рядом всегда кто-то был. Однако практичный (в некоторых вещах) разум Эсфина несколько затруднялся  теперь с выбором объекта для подобных стараний.
- Нет, Генри не оценит, - махнул рукой юноша. - Да и Катарина тоже, - он хихикнул. - Остается только написать письмо Вам! Но что такого интересного Вы можете обо мне узнать?
Он подумал еще несколько минут.
- Из меня плохой сочинитель, но я могу попытаться, если Вы мне зададите вопрос, - антарес посмотрел на алхимика любопытно, ожидая, согласится ли он. Раньше антарес не любил говорить о себе и о своем мнении о чем-то постороннем. Но, раз за разом пытаясь это сделать, начал уже меньше стесняться на такую тему.

Эсфин посмотрел на стол уже другим взглядом, в котором еще не было интереса исследователя, но присутствовало чистейшее любопытство. Юноша почти перестал бояться магии алхимика. Зато желание сунуть в нее нос возросло втрое. Впрочем, антарес обещал сам себе, что будет смирно сидеть в лаборатории и совершенно не мешать, а то Шаграт отошлет его наверх, где придется самостоятельно бороться со страхом, таившимся во внешнем мире.
Интересно, будет ли малахит снова малахитом, когда перестанет булькать? - подумал он, следя за манипуляциями темного эльфа. Однако вопрос, который поставил перед ним Шаграт, заставил юношу отвлечься от наблюдений. Шаграт улыбался, и хотя раньше это выражение его лица казалось юноше коварным, теперь Эсфин вдруг утратил желание поскорее закрыться от этого взгляда и отделаться парой общих слов.
- Я не хочу поговорить с собой из будущего, - сказал он грустно, глядя теперь уже не на стол, а на алхимика. - Кто бы ни был этот человек, - юноша подчеркнул слово "человек", - я не хочу знать его.
Под внезапностями и волнениями его жизни антарес на некоторое время позабыл об ужасах взросления, но теперь, когда обстановка вокруг стала более спокойной, вдруг снова вспомнил о них. Мысль о грядущем взрослении так прочно ассоциировалась у него с увяданием, когда волосы окончательно утрачивают звездный блеск, а со всем остальным происходят какие-то еще неведомые антаресу ужасы, вызывала у него стойкое желание спрятаться под подушку, разбить все зеркала и никогда-никогда больше на себя не смотреть. Чтобы не расстраиваться лишний раз. Более того, Эсфин не был так уж уверен, что темный эльф сможет его понять. А также признать в ином качестве. Темный эльф не мог постареть, и, наверное, проживет еще долгую (как надеялся антарес) жизнь после естественной смерти своего любовника.

Говоря по правде, Эсфин так и считал. В том, что красота - единственный и самый выигрышный козырь антареса, его убеждали с самого детства, и весьма старательно. Все его обучение сводилось к тому, как поддерживать свою внешность в презентабельном виде, и только за искусство в этой сфере он получал свои нехитрые награды. Поэтому на Шаграта, говорившего об обратном, юноша смотрел во все глаза. Сперва не совсем понимая, о чем он говорит. Тем не менее, слова алхимика Эсфин прочувствовал и обдумал. По крайней мере, до его сознания туго, но доходило: вряд ли в самом деле Шаграту понравилась бы только красота в своем невольнике, когда сам он столь точно обращается со столь сложными материями. И, должно быть, его хозяин в самом деле ожидает от юноши чего-то большего, чем прекрасная, тщательно лелеемая внешность. За свою жизнь антарес видел мало людей, которых мог бы за что-нибудь уважать (скорее, наоборот, он видел множество существ, чьи грешки открывались в постели, срывая благонравные маски). Но не доверять мнению Шаграта у него не было причин.
В общем, Эсфин глядел на Шаграта во все глаза, зачарованный его словами и прикосновениями. Когда алхимик вернулся к работе, юноша еще несколько секунд просто посидел, переваривая услышанное, а потом сказал:
- Ну, поэт или писатель из меня не получится. Мне кажется, это скучная работа. да и все-таки интереснее говорить с Вами, чем с самим собой.
По существу у него возражений не нашлось, а потому, не припоминая больше внешность, юноша снова отвлекся на минутку, подсмотрев за действиями алхимика. Итоговый камень очень понравился антаресу; он удивился, когда Шаграт забраковал результат своих трудов.
- А почему эта штука не подходит? - спросил он, испытывая мучительное желание потрогать симпатичную вещицу. - Она такая красивая! Ее можно трогать?

- Ну, быть писателем мне уж точно не интересно! Наверное, не стоит и пытаться, если это кажется скучным уже с самого начала? - улыбнулся юноша. Шаграт разбирался в жизни куда лучше, чем юный невольник, разбиравшийся хорошо только в танцах и постели. - Хотя, возможно, когда я выучусь разборчиво писать, это покажется более простой работой, но... нет.
Его тонкая рука с хрупкими изящными пальцами протянулась ближе к алхимику и сцапала камень, как только антарес получил на это это разрешение. И он даже не уронил ничего по дороге, подтаскивая к себе забавную игрушку из малахита и непонятной смеси.
- Это Вам для работы красота не важна! - рассудительно сказал Эсфин, рассматривая на свету завораживающие переливы зеленых прожилок внутри камня. - А какая-нибудь модница могла бы отдать неплохие деньги за подобный кабошон. Несмотря на то, что это уже непонятно что, а не сам малахит, - выразился юноша немного коряво. - Было бы здорово оправить его в серебро. Думаю, на солнце вообще смотрелось бы обалденно.
Он рассматривал камень и так, и сяк, а только потом спохватился и, поймав легкий взгляд Шаграта, с нотой растерянности в голосе спросил:
- Я легкомысленный, да?
Положив камень на край стола перед собой, Эсфин попытался развеять это впечатление, вглядевшись в схему, которую чертил алхимик. Ничего не понимая, антарес все ж таки не удержался от следующего вопроса:
- А если у Вас получится нужный камень, что Вы будете делать с ним дальше? И куда в итоге денутся неудачные варианты?
Болтать о камнях было легко и просто. Хотя, например, о том, куда деваются живые жертвы, Эсфин никогда, ни за что не хотел бы поговорить.

- Нуу, - протянул Эсфин, все еще разглядывая камень, не в силах оторваться от его красоты. - Он выглядит необычно даже для стекла. И такой гладкий, - он провел пальцами по идеально отполированной поверхности. - Мне кажется, что человек, не лишенный вкуса, мог бы им заинтересоваться. Особенно, если его можно распилить пополам, получив одну плоскую сторону. Я видел такие вещи оправленными не только в серебро, но и в бисер. Кхм. Ну, не совсем такие, конечно, а из стекла. Возможно, его не купил бы чрезмерно избалованный аристократ, но красотка среднего класса... Эх.
Поняв, что слишком увлекся, антарес, в самом деле разбиравшийся в драгоценностях настолько, насколько его научили воры из шайки Керату - то бишь, довольно неплохо, - примолк.
- Если он Вам не нужен, можно, я себе его заберу? Из нераспиленного камня, конечно, ничего особо не сделаешь,
но он так красив, что мне его жалко...
Чувствительный к симпатичным вещам антарес увлекся картинками в своей голове. Руками он не умел делать ничего, однако представление о том, какой антураж можно было бы подобрать под ту или иную вещь, у него имелось. Взгляд юноши стал задумчивым, даже философским; и только внезапно возникшее воспоминание об усталости, с которой алхимик говорил о плодах  эксперимента, натолкнуло его на постороннюю мысль:
- Кстати, Вы не голодны? Мне кажется, Вы устали. Может быть, принести что-нибудь перекусить?
Антаресу нравилось быть полезным, и он был готов, в общем и целом, на любую деятельность - лишь бы Шаграт не счел его в итоге лишним в своей лаборатории.