Сколько времени он провел в небытии, окруженный призраками, погружаясь глубже и глубже в череду одинаковых дней, заполненных безысходностью. Сколько времени жил, не видя, не чувствуя, не ощущая ни тепла, ни близости, ни заботы, переходя из одной лавки торговца в другую, из рук в руки, не противясь, как вещь. Возвращение к жизни, сколько бы он не думал об этом и каким бы он себе его не воображал, оказалось совершенно иным.

Бросив на него короткий и, как решил Юджин, недовольный взгляд, Саэль прошел в дом и занялся огнем в очаге. Под его руками пламя ожило и заплясало по поленьям, от очага вновь повеяло теплым нагретым воздухом. Со скрытым волнением Юджин следил, как красноватый свет освещает бледное лицо Саэля, как блики ложатся на белоснежные, как утренний снег, волосы и стекают по одежде, как вспыхивают, освещенные, иглы ресниц. Ночная темнота за пределами освещенного круга казалась особенно густой и мягкой, и застывшими, ожидающими, диковинными рисовались предметы и обстановка чужеземного дома. Магия разливалась по телу Юджина, заставляя становиться живым неживое. Мужчина ощутил, как ток магии усилился, словно у него участился пульс, на запястьях, скрытых широкими рукавами кимоно, на матовой кожей проступили вены, и если бы кто-то сейчас взял его за руку и приложил большой палец к запястью, то поклялся бы, что чувствует биение крови и слышит стук сердца. Юджину казалось, что мир, прежде существовавший за мутной пеленой, приблизился к нему и обступил так плотно, что ближе уже невозможно. Он осознавал, что находится в Кеху, на окраине города, в маленьком домике в снегах, что сейчас тот поздний ночной час, когда спят люди и птицы, и звери, а звезды прозрачно и надменно сияют с вышины. Он знал это и, зная, что находится внутри дома, ему казалось, что он находится и снаружи, смотрит на дом издалека, из такого далекого далека, что дом кажется ему игрушкой, легко уместившийся бы в руке. Юджин чувствовал себя одновременно внутри и снаружи.

С досадой поджав губы, Саэль поправил спадающую с ладони перчатку, пламя огня золотило его щеку. Тонкая раскаленная игла вошла Юджину в сердце, мешая вдохнуть. Вся тоска прошедших лет, серых пустых дней, сложилась, спрессовалась в этой игле. И растаяла.

Саэль поднялся, не говоря ни слова, и скрылся за дверью в соседнюю комнату.

Юджин подошел к очагу и опустил руку в огонь. И тут же отдернул, обжегшись. К ожившему телу  вернулась чувствительность, и оно отреагировало рефлекторно и быстро. Юджин без выражения посмотрел на пальцы. Огонь едва коснулся кожи, на пальцах не осталось отметины, и слабого жжения было недостаточно, чтобы заслонить боль в груди. Там, где у живых существ находится сердце. Он был один в комнате, и дом был просто домом, огонь – просто огнем, а ночь – обычной ночью.

Аккуратно, осторожно ступая в непривычной одежде, Юджин пересек комнату и открыл дверь, за которой скрылся Саэль. От этих простых обыденный действий мир вновь преобразился, и то, что проснулось внутри Юджина, что было им и в тоже время больше, чем им, внятно прошептало: «Быть может, прежде губ уже родился шепот, в безветрии кружилися листы, и те, кому мы посвящаем опыт, до опыта приобрели черты».
«Это кирани», вдруг понял Юджин, взглянув на Саэля, на его миловидное девичье лицо, которое, и он помнил это совершенно точно, до запечатления было мужским. Он вспомнил, что читал об этих существах и даже видел их как-то в Дагоре. Это объясняло внешний вид Саэля и то, как он естественно перетек из юноши в девушку.
Когда Юджин заговорил, его голос зазвучал глубоко и низко, перекатываясь богатыми интонациями:

– Прежние мои хозяева были детьми в момент запечатления. Они воспринимали происходящее как должное. – Юджин сделал паузу и продолжил: – Ты уже жалеешь, что провел ритуал?

Отредактировано Юджин (2013-10-03 21:06:09)

- Ты не сможешь отказаться от меня, - с неясной интонацией повторил Юджин. Ему казалось, что Саэль не до конца осознал, к чему ведет их свершившийся ритуал и что теперь их совместное существование продлиться навсегда для Саэля и неопределенно долго для Юджина, может быть, тоже навсегда. Также в нем зрело убеждение, что и он сам с абсолютной ясностью не понимает, что ждет их впереди. Его собственная реакция на Саэля резко отличалась от того, как он реагировал на предыдущих владельцев, от этого уже нельзя было отворачиваться и не замечать, списывая на долгое вынужденное пребывание без магии.
- Тогда почему ты как будто тяготишься мною? - выговорил он мучавший его вопрос.

Саэль стоял перед ним; плавно и незаметно, как вода принимает форму сосуда, в который ее наливают, так и черты Саэля менялись от женских к мужским. Но как вода всегда остается водой, какую бы форму не приняла, так и Саэль оставался самим собой в любом облике, не меняя своей сути. К этой сути и непреодолимо влекло Юджина. Живое непосредственное выражение проступило на совершенном лице магической куклы, брови непроизвольно нахмурились, вокруг прищуренных глаз собрались легкие морщинки, приоткрытые губы напряглись - ищущим, ожидающим взглядом Юджин вглядывался в Саэля,  и если бы кто-то увидел этих двоих в тот момент со стороны, то поразился, насколько сходны их взгляды и выражения лиц, внешне так различные во всем.
Завороженно Юджин наблюдал, как Саэль без стеснения расстегивает петли на одежде, его длинные пальцы, ладони и запястья были обезображены шрамами от ожогов. Юджин видел шрамы и прежде, но не придавал им значения, не осознавал, что это. Сейчас вид шрамов взволновал его, Юджин вспомнил, как во время запечатления вцепился в ладонь Саэля, сминая тонкие пальцы в своей лишенной чувствительности ладони и, почти наверняка не контролируя силу, причинил тому боль. Это воспоминание повлекло за собой следующие, Юджин вспомнил, что уже знает, как выглядит обнаженный Саэль, ведь они вместе были в купальне. Тогда он обращал внимание только на магию Саэля, живительную и теплую, сейчас же одно воспоминание о белых, как белый речной песок волосах, струящихся по голой, ничем не прикрытой спине, заставило его скулы покрыться румянцем - Юджин покраснел.
Подобное для него тоже было несвойственно, прежде, в семье, он практически все время проводил с владельцем, присутствуя и помогая тому и при купании, и при одевании, это было естественно. Возможно, причина была в том, что прежние хозяева были детьми в момент запечатления, они взрослели на глазах Юджина, и ему никогда в голову не приходило желать от них странного. С Саэлем все было не так, и Юджин с привычной трезвостью и ясностью суждений признался себе в этом. Ему хотелось знать, где находится Саэль, и, по возможности, быть рядом. Юджин едва выносил, когда Саэль вдруг, без предупреждения, выходил в другое помещение и оставлял его одного. Но как только он обретал желаемое, тут же выяснялось, что этого уже недостаточно, и нужно что-то большее. Теперь Юджину было недостаточно быть рядом и видеть Саэля, теперь ему хотелось дотронуться.

Плавное перемещение, в котором не было и следа угловатой грации манекена, и Юджин оказался рядом с Саэлем, незаметно преодолев разделяющее их расстояние. Дело было не в магии, теперь это было очевидно, магии у Юджина оказалось с избытком, она растекалась по телу, преображая и изменяя. Во время запечатления память вернулась, и Юджин вспомнил все, что знал, и даже много больше, вспомнил то, что помнить ему неположено. Однако память о прошлой жизни успела подернуться дымкой забвения и напоминала сон, который ясно помнишь, проснувшись, но о котором хранишь лишь смутное ощущение к полудню.

- Я должен просить прощения, - неотрывно глядя в прозрачные глаза Саэля, низким голосом произнес Юджин. - Вот за это.
Он притянул Саэля к себе и сомкнул руки у него за спиной, обнимая. Прикосновение в первую секунду не принесло ничего особенно, а потом обернулось лавиной ощущений. С величайшей осторожностью, как самую важную в мире ценность, Юджин прижимал хозяина к себе, запоминая его присутствие в своих объятиях, раскрытой ладонью провел по шелковистым волосам, по острым, чувствующимся даже под слоями одежды лопаткам. Предыдущая жизнь без ощущений представлялась кошмарным сном-небытием, от которого он едва очнулся, избежав ужасной участи. Юджин чувствовал себя непозволительно живым и настоящим, остро переживая каждый момент своей новой жизни. Он хорошо понимал, кому должен быть за это благодарен. В его прикосновениях, в его руках, обнимающих Саэля, не было ничего чувственного, пока Юджин, повинуясь какому-то наитию, не прижался щекой к щеке Саэля и не потерся тягучим кошачьим движением. Прикосновение кожи к кожи вспыхнуло и расцвело внутри небывалым наслаждением.

Отредактировано Юджин (2013-12-23 15:56:58)

Только когда Саэль несмело, с какой-то отчаянной решимостью, прикоснулся к нему, Юджин понял, как боялся, что хозяин оттолкнет его. Он боялся этого так сильно, что не признавался в этом самому себе. Обрушившиеся на него чувства и ощущения казались столь невероятными и невозможными, что их хотелось хранить, не открывая никому, даже себе, ведь любое воздействие извне, любое обсуждение или же попытка дать имя этим впечатлениям вела к их распаду, безвозвратно загрязняла и опошляла, равняла с повседневными грубыми вещами. Юджин был готов вечно хранить это в себе, без надежды на взаимность, довольствуясь лишь тем, что это есть в нем , тем, что Саэль позволяет ему быть возле, но не рядом. Мужчина хорошо понимал, кто он и кто Саэль, хорошо помнил, что он магическое искусственное существо, а хозяин – живой, проживающий первую и единственную жизнь. Он не вправе требовать, чтобы Саэль разделил с ним эту жизнь. Это он хорошо усвоил по прежней жизни в семье. Как бы не дорожили им и сколь много пользы бы не приносил Юджин, ни члены семьи, ни он сам не забывали, где его место.

Все изменилось, когда Саэль, еле слышно вздохнув, расслабился в его объятиях и прижался к груди, когда его руки проникли под одежду Юджина и погладили кожу осторожными изучающими движениями. Прикосновение подушечками пальцев, а затем ногтями к соскам заставило все тело сладко заныть в наслаждении, близком к болезненному. Захваченный новыми ощущениями, Юджин подумал, каким же глупцом он был, когда хотел хранить все в себе, не признаваясь, и как же хорошо, что он решил открыться, какого невероятного волшебства он чуть было не лишил их обоих.

– Я не испытываю тягости рядом с тобой, – слова Саэля звучали для него дивной музыкой, и Юджин мог поклясться, что это были самые прекрасные и значимые слова, которые он когда бы то ни было слышал в своих жизнях.
Его реакции были по-прежнему буквальны, получив желаемое, всего минуту назад казавшееся недосягаемым, Юджин полагал, что станет наслаждаться этим вечно, но истекала следующая минута, и ему хотелось большего. Ему уже было недостаточно, что Саэль в его объятиях, недостаточно смущенных, преодолевающих робость ласк, Юджину хотелось чего-то другого. Он склонил голову и прикоснулся губами к бледным, тускло-перламутровым губам Саэля. Поцелуй был бесхитростным, но полным искренности, Юджин сейчас бы не смог ответить, что его ведет и чем он руководствуется. Прежде он видел, как целуются, и, когда требовалось, целовался сам, но не видел и не чувствовал при этом ничего особенного.  В его прежние обязанности входила всесторонняя подготовка наследника к взрослой жизни, в том числе и к интимной ее части, Юджин был ответственен за то, чтобы у наследника сформировались правильные представления и пристрастия и ни что не могло бы помешать ему по достижении определенного возраста вступить в брак и подарить семья продолжателя рода. Это было разумно и рационально, и в продолжении рода прежде всего Юджин видел смысл соитий. Целуя Саэля, то нежно, со сдерживаемой пылкостью, то жадно и требовательно, Юджин осознавал, что сейчас никакие рациональные доводы рассудка не имеют для него значения, и что его ничего не интересует, кроме губ, к которым он прикасается губами, кроме горячей влажности, в которую погружается языком.

Юджин не помнил, когда закрыл глаза, но в какой-то момент он открыл их и столкнулся с затуманенными, невозможно близкими и потому кажущимися большими глазами Саэля, прозрачно-голубыми, как разреженный горный воздух. Жидкий туман над верхушками деревьев, снежные вершины в необъятной вышине, холодное высокое небо и немой укор за долгое ожидание были в этих глазах. Что-то, дремлющее внутри Юджина, забеспокоилось. Слепое и безгласое, оно вдруг обрело зрение и голос и забормотало, торопясь: «Если есть во мне душа, то к чему она стремиться, когда тяжело дышать и глядеть в чужие лица? И не чувствовать тепла в этих мыслях, в этом взгляде, как беспечные тела на безжизненном параде». Магия вилась вокруг них, блистательным узором плыла в воздухе, связывала, соединяла, превращала в одно целое две отдельные части. Увлекшись своими ощущениями, Юджин только сейчас уловил силовые магические потоки, соединяющие его и Саэля. Мужчина застыл, прерывая поцелуй. Происходившее не было запечатлением, оно уже свершилось. С ними творилось еще одно магическое преобразование, и с кристальной ясностью Юджин понял, почему Саэль не отталкивает его. Магия сплетала их, укрывая полотном, то, что хранилось внутри Юджина все эти годы, говорило все громче и смелее: «Если есть во мне душа, то на что она похожа?» Теперь Юджин знал ответ на этот вопрос. У его души было лицо Саэля. Его душа, волей мага-создателя вынутая из запределья, была душой кирани.

Юджин привык доверять магии. От магии зависела вся его жизнь, и, ничего не в силах изменить в этой ситуации, Юджин принимал это как должное. Творившееся сейчас магическое преобразование связывало его и Саэля узами куда как более крепкими, чем обычно скреплены магическая кукла и ее хозяин. Однако это преобразование было куда как более щадящим, чем запечатление, не было ни потери сознания, ни унизительной беспомощности, ни потери памяти и личности. Во время слияния оба они не теряли, а, напротив, приобретали – долгожданную половину души, становясь наконец едиными и цельными. Это походило на возвращение домой из долгих бесплотных скитаний.

Юджин обнимал Саэля за талию и прижимал к себе, хозяин цеплялся за него, будто стремясь стать как можно ближе, и не прерывал поцелуя. Казалось, Саэль не обращал внимания на то, что с ними происходило, глаза его были полуприкрыты, волосы растрепались, а полурастегнутое ципао сползало вниз, обнажая плечи и грудь. Ласкающие прикосновения губ к губам, прерывистое дыхание и тихие, еле слышные стоны Саэля действовали на Юджина как дурман. Никогда он не испытывал ничего подобного, никогда не подозревал, что способен так далеко зайти, имитируя жизнь. Кожа его стала мягкой и теплой, он живо реагировал на каждое, даже самое легкое движение Саэля, глаза блестели, губы раскраснелись, а щеки покрылись румянцем. От долгих поцелуев ему не хватало дыхания так же, как и Саэлю, а когда тот слишком тесно прижимался к нему и волнообразно прикасался бедрами, все внутри у Юджина заливала сладкая истома. Все дело в том, что Юджин сейчас не делал ничего, чтобы имитировать жизнь, он жил, и между этими двумя состояниями была колоссальная разница.

Преследовавшие до этой минуты сомнения покинули Юджина, он действовал спокойно и уверенно и напоминал себя прежнего, собранного и уверенного. Совершившиеся слияние душ сделало его более цельным и настоящим, чем он был когда бы то ни было за всю свою вторую жизнь. Сквозь затянутые слюдой окошки в комнату проникал робкий предрассветный свет, в сером полумраке мягко проступали очертания чужеземной мебели. Юджин приметил что-то, напоминающее узкую кушетку, и передвинулся и сел, увлекая за собой Саэля. Прежде у него не было необходимости изучить отношения мужчины и мужчины и то немногое, что он знал, он знал из книг, весьма расплывчатых и неконкретных. В другое время он бы внутренне запаниковал и нашел бы способ отложить практические занятия, пока не будет уверен, что достаточно ознакомился с теорией. Но сейчас он не вспоминал ни о чем подобном. Его вело вперед искреннее чувство, желание обладать и дарить наслаждение, желание сделать своего хозяина счастливым и дать ему то, в чем он нуждается. Осознание этого позволяло Юджину быть раскованным, интуитивно он знал, что делает правильно, когда проводит языком по щеке Саэля, когда скользит губами по нежной чувствительной коже за ухом, когда спускается вниз и целует выступающую косточку и исследует языком впадинку на шее. Одобрительные вздохи Саэля и то, с какой щедростью он позволял прикасаться к себе, подтверждали, что Юджин на верном пути, белоснежным воплощением соблазна и жизни Саэль трепетал в его объятиях. Юджин потянул вниз ципао, помогая хозяину выбраться из одежды, мягкими круговыми движениями провел по обнаженной спине, наслаждаясь нахлынувшими ощущениями. Разгоряченный, разомлевший и одновременно с этим напряженный Саэль был самым волшебным чудом, о котором Юджин не смел и мечтать.
– Прими меня, – слова сами сорвались с языка. – Прими меня полностью, не только душой, но и телом.

Юджин и представить не мог, что однажды будет делать подобные вещи с мужчиной, что этот мужчина будет его хозяином, а он сам будет испытывать от происходящего ни с чем не сравнимое удовольствие. Думать о подобном прежде было так же невероятно, как размышлять о второй половине души кирани и ждать встречи с ним. Его состояние сейчас было невозможно представить прежде, как бродя в темноте, невозможно вообразить себе солнечный свет, но вот свет явился сам, нежданно, и облил все кругом, облекая и преображая. Чужеземную одежду было неудобно одевать и в ней было непривычно ходить, но оказалось, что эта одежда удивительно легко снимается. Кимоно тяжело скользнуло вниз, Саэль привлек Юджина ближе и легко распутал завязки штанов. Быстрые прикосновения его пальцев к паху заставили Юджина задохнуться от нахлынувшей волны ощущений. Происходящее казалось правильным и единственно возможным, Юджин не знал, что в этом больше – магии, объединившей их и слившей в одно целое, или же его собственных желаний. Он не думал об этом, когда торопливо распутывал тесемки и стаскивал штаны вниз, помогая хозяину освободиться от ненужной одежды. Он видел Саэля обнаженным в купальне, и тогда это зрелище не рождало в нем и половины тех эмоций, что он испытывал сейчас. Тогда Саэль интересовал его как возможный хозяин и источник неограниченной жизненной магии, к нему влекло так, как тянет замерзающего к теплу. Сейчас же все в Саэле он находил восхитительным и неповторимым, а близость с ним была драгоценным сокровищем. Юджин чувствовал умиротворение, как будто вернулся домой после долгой и трудной дороги.
В нем росло нетерпеливое напряжение, вновь становилось недостаточным того, чем он уже обладал, недостаточно прижиматься обнаженным телом к расслабленному и распаленному Саэлю, недостаточно тягучих поцелуев и жадных прикосновений. Юджину хотелось большего, хотелось сделать Саэля своим и разделить с ним эту жажду. Утреннее солнце все ярче заливало комнату, и так же, как предметы выступали из сумрака, обретали ясность стремления Юджина. Вложенные магом-создателем уважение и желание оберегать хозяина увеличились многократно, рождая нежность и любовь. Придерживая за ягодицы, Юджин приподнял Саэля и усадил к себе на колени, и облегченно вздохнул, когда их напряженные члены соприкоснулись. Опустил руку, обхватил соприкоснувшиеся члены пальцами и задвигал кулаком, второй рукой придерживая Саэля за талию. Ласкающие движения были требовательными и обещали в скором времени обоих привести к финалу. Юджин быстрыми короткими поцелуями целовал Саэля в шею, потом стиснул губами чувствительную кожу за ухом и прижал зубами.

Что бы ни случилось в тот миг, какая бы катастрофа ни стряслась, Юджин бы не двинулся с места. Не было той силы в мире, что заставила бы его оторваться от Саэля, от его горячей кожи, от обжигающих поцелуев. Там, где находился Саэль, для Юджина располагался центр мира, сердцевина, вокруг которой все вращалось. Этот мир сужался, обступая их двоих плотным мягким коконом, волнообразно сжимался, повинуясь движениям пальцев, что скользили по прижатым членам. Комната потерялась в небытие, дом и лес за домом перестали существовать, огромный город с узкими улицами и широкими площадями исчез в одночасье. Ничто больше не имело значения, кроме желания прильнуть к хозяину и слиться с ним. Окружающее потонуло во мраке. Бесконечно долгое мгновение ничего не происходило, а после вернулся свет. И из света все создалось заново. Густая перламутровая жидкость стекала с пальцев Юджина, и он впервые посчитал, что это зрелище, примитивно физиологическое по сути, может быть красивым. Саэль утомленно привалился к нему, разгоряченный, растрепанный. Юджин выждал пару минут, прислушиваясь к своим ощущениям и приглядываясь к юноше. Ошеломительная удовлетворенность быстро исчезала. Юджин чувствовал себя живым и здоровым, он был заполнен живительной магической энергией и стал к этому привыкать. Теперь это состояние казалось само собой разумеющимся. Он помнил, что в прежней своей жизни в Дагоре не ведал усталости и не нуждался во сне и пище. И все же его ощущения сейчас не шли ни в какое сравнение с прежними. Юджин не просто не ощущал усталости, он был настолько переполнен энергией, что мог бы поделиться ею, если бы знал, как.
Ласковым жестом мужчина убрал спутанные пряди волос со лба Саэля, вгляделся ему в лицо. Припухшие от поцелуев приоткрытые губы Саэля заставили его желание вновь пробудиться. То, чем он обладал, вновь стало недостаточным. Обретя желаемое, Юджин тут же чувствовал настоятельную потребность получить больше. Теперь, после ритуала и слияния, после того, что Саэль позволил ему и сам этого недвусмысленно желал, неуверенность Юджина отступила. Хозяин нуждался в том же, что и он, а Юджин был послушным магическим созданием. Для пробы Юджин погладил опавший член Саэля, мягко сжал в ладони яички. И услышал сонный вздох. Саэль потерся щекой о его обнаженное плечо в тщетной попытке устроиться удобнее, он почти спал. Юджин подавил сожаление о том, что юноша был всего лишь слабым живым существом, нуждающимся в отдыхе. Упрекать в этом Саэля было несправедливо, ведь именно он теперь снабжал их обоих магической энергией.
Юджин изменил свои намерения и огляделся. Яркий солнечный свет заливал комнату, дрожал на поверхности воды в бочонке. Устраиваться для сна в комнате, предназначенной для умывания, было неблагоразумно. В Юджине проснулся прежний педантичный гувернер, и необходимость заботиться о Саэле помогла отодвинуть на задний план свои желания. Со всей возможной аккуратностью он переместил руки Саэля себе за шею и поднялся с кушетки, удерживая хозяина на руках. Тот не был легким, но Юджин удерживал его без труда. Плавным размеренным шагом он вышел из комнаты, пересек гостиную и поднялся по лестнице наверх. Интуиция и здравый смысл
подсказывали, что наверху должны быть помещения, предназначенные для сна. И так как дом зельевара был не большим по сравнению с тем домом, в котором Юджин жил в Дагоре, отыскать их не составило труда. Он наугад толкнул одну из дверей на втором этаже и решил, что небольшая уютная комната с окном, закрытым ставнями, - это то, что нужно. Больше времени заняли поиски места для сна. У стены Юджин обнаружил матрас с одеялом и диковинную подушку, похожую на валик, однако самой кровати не наблюдалось. Поразмыслив, он припомнил, что не видел в доме Саэля ничего похожего на кровати и стулья, которые были распространены в Дагоре. Юджин решил не удивляться причудам обитателей Кёху и взял себе на заметку как можно быстрее ознакомиться с бытовым устройством жизни местных.
Он опустил Саэля на матрас и плотно укрыл одеялом. Сквозь щели в ставнях пробивались солнечные лучи, под косыми углами они пересекали комнату и не могли разогнать серый полумрак. Лицо Саэля в обрамлении тускло-серебряных волос походило на бледный цветок, выросший в сырой тени и не ведающий солнца. Юджин колебался. Он думал о том, что может лечь с Саэлем, согревать теплом своего тела и охранять его сон. Он отдавал себе отчет в том, что эти мысли лишь уловка. Он искал предлог быть как можно ближе к Саэлю. Оказавшись с юношей под одним одеялом, в скором времени он не сможет сдерживаться и станет ласкать его, выманивая из сна, мало-помалу разжигая страсть, чтобы снова вовлечь в любовную игру и довести до изнеможения сладкой мукой. Юджин был более чем уверен, что Саэль не стал бы возражать. Но мужчина не мог этого себе позволить, Саэль нуждался в полноценном отдыхе. Юджин с сожалением вышел из комнаты и тихо притворил за собой дверь.
Он спустился вниз, педантично привел в порядок свою одежду. Поколебавшись, аккуратно сложил и положил на сундук у стены белоснежное кимоно с вышитыми синими аистами. Вышел из дома. За ночь подморозило, и день, по-весеннему солнечный, был по-зимнему морозным, успевший подтаять за вчерашний день снег схватило толстой коркой льда. Во всем ощущалась звонкая морозная свежесть и чистота. Юджин глубоко вдохнул холодный голубоватый воздух, задержал дыхание и шумно выдохнул. В ветвях деревьев галдели птицы, названия которых он не знал, вдали шумел город, занятый повседневными заботами. Мир был огромным, цветным и полнокровным. Юджину казалось, что и он сам, и мир вокруг созданы заново, чистыми, новыми и здоровыми. Впервые за долгое время ему хотелось не существовать, а жить, подтверждая свое присутствие в мире.
Он прошел на задний двор и приступил к тренировке, вспоминая упражнения и стараясь восстановить те навыки, которыми владел в Дагоре. Каждое движение было в радость,
Юджин получал удовольствие от того, как ладно и послушно двигается тело, как обнаженные руки рассекают воздух, как не сбивается дыхание. Возращение к жизни, о котором он и не мечтал. превосходило все ожидания, и его восторженной радости по-весеннему громко вторили птицы, унося высоко в полуденное небо гимн весне и жизни.

Отредактировано Юджин (2015-04-14 22:34:13)