За всю свою, без сомнения, очень долгую жизнь, штаб-офицер Нильзаар Элун покидал Академию не более трех раз и исключительно в случае острой необходимости. Этот случай исключением не стал.
Океан был темен и неприветлив. На тяжелые волны Элун предпочитал смотреть издалека, с высоких стен Академии и необходимость провести достаточно длительный срок посреди водной стихии, когда упомянутые волны бьются о борт корабля угрожающими всплесками, а от холодного соленого ветра не спасает никакой плащ, не вызывала у серафима прилива бодрости и любви ко всему сущему. И даже то, что корабль, с полными магического ветра парусами, несся к Дагору со скоростью, которой не могло похвастаться никакое другое судно, не добавляло Нильзаару оптимизма.
У Маршала Ветров были странные понятия о том, как именно следует использовать способности своего лучшего аналитика. Сам Элун предполагал, что должен изучать поступающую к нему информацию и на ее основе планировать действия армии и, иногда, страны в целом, но никогда ему в голову не приходило, что аналитика могут использовать, как посланца в «дружественное» государство. Очевидно, он совершенно ничего не понимал в своих обязанностях.
Прибытие к месту назначения ничем хорошим не ознаменовалось. Дагор, еще не пришедший в себя после выпавших на его долю напастей, встретил чужаков холодно и неприветливо. И если второе Нильзаара интересовало не слишком сильно, то зимний холод Города-Маскарада привел штаб-офицера в состояние, в котором показываться перед высокопоставленными особами не рекомендуется категорически.
Съемные комнаты, где поселился Элун, его флегматичный баран, нервный адъютант и четверо воинов сопровождения, хорошо топились, что почти привело серафима в согласие с реальностью. Гонец во дворец был выслал, первоочередные новости собраны – оставалось только ждать. И думать. Подумать обо всем происходящем… стоило.
Приглашение на аудиенцию в городской ратуше пришло когда Нильзаар находился в городе второй день. Почти молниеносно для обычного принятия посла и довольно медленно для той цели, с которой Элун приехал. Впрочем, изменения в Дагоре были видны невооруженным глазом и вполне вероятно, что правая рука могла и не знать, чем когда-то занималась левая.
Нильзаар не любил этот тяжелый серый час перед рассветом, когда кажется, что звук вокруг умер, а воздух вдруг стал тяжел и падает на грудь, мешает сделать вздох. Шаги штаб-офицера и его сопровождающих гулко отдавались в тишине. Коридоры ратуши были безмолвны и пусты, словно вымерли. Если бы не застывшие статуями стражники, Элун решил бы, что ошибся местом, указанном в приглашении.
Сопровождение пришлось оставить раньше, чем его допустили в каминный зал. Воины нервно дернулись – неприязнь к дагорцам у них была инстинктивной, а атмосфера этого места им явно не нравилась, но Элун поднял руку, останавливая их. Посла Академии желали видеть одного и безоружным. По счастью, копье он оставил на съемной квартире заранее.
В каминном зале тоже была превосходная акустика. По крайней мере, в тишине, что сопровождала Нильзаара, он отчетливо слышал, как подошвы его сапог соприкасаются с камнем. А быть может, дело было просто в сопровождающем его молчании. Темная, вытянутая в струну фигура и лицо, в котором было непросто узнать портрет юноши, содержащийся в архиве Академии. Старший принц Дагора не походил на себя самого. Впрочем, судя по приглашению, принцем он себя видеть не желал…
- Рад видеть Вас, господин Регент,  - Нильзаар прижал ладонь к груди и отвесил подобающий официальный поклон. – Я посол Академии, Нильзаар Элун. Маршал Ветров шлет Вам пожелания здоровья и заверения в своей дружбе, которые он изложил в официальном послании.
Серафим не слишком торопливо достал из-за пазухи круглый футляр из дерева, запечатанный оттиском с гербом Академии, и с поклоном протянул его в сторону стоящего напротив человека.