Медленно наливающиеся злым алым цветом светило знаменовало скорое наступление вечера. Здесь, в императорском гареме, время текло иначе нежели везде, и его можно было сравнить не с рекой, стремительной и неумолимой – разве что с тихой заводью, в которой плещется лениво выпрыгивающая из воды, чтоб сверкнуть чешуей, рыба…
Нио провела тыльной стороной ладони по глазам и откинула упавшие на лицо волосы. Состояние полудремы рождало странные ассоциации и идеи, а спать теперь хотелось постоянно. Девушке казалось, что она может провести так всю жизнь – на границе яви и сна, балансируя между тем и другим лишь для того, чтоб ее тело оставалось способным продолжать жить.
Гарем действовал угнетающе. Шелест шелка, звуки музыки, запах благовоний и косметики, невообразимое количество красок, по яркости соревнующихся друг с другом и лица, лица, лица, прекрасные лица, экзотические лица, мужские и женские – все сливалось в удушающий калейдоскоп, от которого хотелось одновременно зажать уши, нос и зажмурить глаза. Слишком много всего красивого. Когда красоты так много, в ней уже не остается места для жизни.
У Нио было черное кимоно и синий оби, но она все равно чувствовала себя белой вороной в стае чернильно-черных сестер.
А еще Ксан… Этот глупый брат!..
Она старалась не думать о нем, потому что даже его незримое присутствие в ее мыслях разгоняло теплую дремотную полуявь, как появление кошки прогоняет мышей, только-только решившихся приняться за трапезу. Ксандерс раздражал и заставлял Нио болезненно хмуриться, его забота угнетала и злила. Она была такой отвратительно-эгоистичной. После всех этих лет, она казалось предательством. Еще большим предательством. Может брат так и не считал, но с Нио уже было довольно.
Птица в клетке молчала. Нио могла понять ее нежелание петь для пленителей, посадивших ее сюда. Наверное, эта птица была горда. Или, быть может, глупа. Возможно даже, что она была и горда, и глупа, и, наверное, похожа на саму Нио… Девушке вдруг захотелось распахнуть клетку и посмотреть, захочется ли ей расправить крылья и улететь? Воспользуется ли она шансом? Или ей подрезали крылья?..
Нио словно почувствовала его – отголосок этой фантомной боли, острой и неумолимой, как катана отца. Всего два точных росчерка и смысла существовать больше нет, ведь кто-то посчитал, что твой смысл в другом, в том, к примеру, что у тебя красивый голос… Почему бы тебе не спеть об этом, птица? Да… Я бы тоже не смогла.
- Просто… перестань, - Нио оторвала взгляд от клетки и посмотрела на брата, такого красивого, такого сильного, такого самовлюбленного и такого… глупого. – Возвращайся к своей службе, брат, ведь это ее ты предпочел нашей семье. Так будь последователен в своих желаниях.
Рядом с Нио, на подушках лежал сямисен. Девушка протянула руку, ее пальцы, едва касаясь прошлись по грифу вниз и остановились на корпусе, случайно или намерено чуть коснувшись струн. Тишину приближающегося вечера всколыхнул короткий не звук даже – вой. Птица в клетке испуганно встрепенулась.
- Ты знаешь, что для изготовления сямисена используют кожу с живота кошки? – спросила Нио Ксандреса, так, словно ответ ее действительно интересовал.

Отредактировано Нио Ди Синь (2011-05-28 00:51:43)

Обжигающая волна, рожденная в сердце, сдавила дымным жаром грудь и обожгла гортань, стремясь вырваться наружу. Когда зажигается пламя драконьего гнева, чей жар тысячекратно превышает любое другое, уже перестает иметь значение, в какой форме находится дракон – в своей истинной или же скованный слабой человеческой плотью. Гнев дракона разрушителен в любом его воплощении, и пусть сейчас огненное дыхание было недоступно Нио – жар, что раздирал горло и грозил вырваться на волю, был осязаем, безжалостен и столь же опасен. Да, сейчас, подняться с украшенных богатой вышивкой подушек и бросить в этого лицемера сгусток пламени – пусть магического, а не драконьего – вместе с ядом слов, которые он заслужил за все те годы, что так бездарно…
Она промолчала. Не двинулась с места. Даже не подняла головы.
Как жалки условности Кёху, что наставляют юную госпожу быть сдержанной в словах и поступках, как нелепы законы, настаивающие на бесспорном подчинении старшим ее семьи, как отвратительны традиции, подчиняющие женщину мужчине… любую женщину любому мужчине, что бы не случилось и как бы не сложилась судьба. Как же сильны это условности, законы и традиции, если даже сейчас, оставив свою прошлую жизнь за поворотом, Ди Синь Нио все еще смотрит вниз и изучает узор из длиннохвостых птиц, которым разукрашены полы ее кимоно.
Ксандерс не знал ее такой, внезапно поняла девушка. Он уехал так рано, и они были совсем детьми. Нет, он не знал. Он наверняка хотел, чтоб она спорила, сверкала глазами, кричала и снова спорила, доказывая свою – только свою и ничью больше! – правоту.
Да, брат. Я бы хотела тоже.
- Ты немного знаешь о сямисенах, - вместо всего, что хотела бы сказать, произнесла Нио. – Самый чистый и мелодичный звук достигается тогда, когда корпус инструмента обтянут нежной кожей молодой самки
Улыбка, в которую складывались губы девушки, была почти нежной, словно не они сейчас произносили то, что произносили. Нио потянула инструмент к себе на колени и взяла лежащий недалеко плектр.  По наполненной остывающими ароматами дня беседке пронесся пронзительный и чистый звук. Звонкий удар – и снова звук, уже не вопль, но женский крик, от которого тело само по себе выгибается дугой. Мелодия, издаваемая сямисеном не была печальной, но отчаянный накал ее ритма вызывал желание закричать.
- Мое место в нашей семье почти соответствует тому, что я занимаю здесь, - Нио прекратила играть резко, не доведя последний звук до логического завершения. Его оборванное эхо еще долго висело в воздухе. Девушка отложила сямисен и, аккуратно поднявшись на ноги, подошла к клетке с птицей. Только тогда она обернулась к Ксандерсу. – Разница лишь в том, что сюда я пришла по своей воле. И – нет, брат. Я не скучала по тебе. Перестала лет тридцать назад.
Это была ложь. Это была правда. Нио уже запуталась в том, сколько правды и лжи она говорит. Иногда ей казалось, что она говорит только ложь.

Отредактировано Нио Ди Синь (2011-06-01 01:59:42)

Вечер ступал тихо и незаметно. Солнце еще яростно полыхало, никому не желая уступать свое место на небосводе, однако не грело уже так, как днем, и вечерняя прохлада мягко и неумолимо стелилась под ноги. Так кошка незаметно проскальзывает в щель меж едва приоткрытых дверей и касается мехом хозяйской ноги, требуя ласки. Нио была рада ей, этой кошке с мягким, чуть влажным мехом, хотя от этого прикосновения ее кожа на миг покрылась мурашками. Она не любила жару, а сегодня, несмотря на зиму, был слишком жаркий день.
Птица слово ожила и встрепенулась на своем насесте, размахивая переливающимися дивными цветами крыльями и не замечая, что они ударяются о прутья клетки. Нио задумчиво коснулась пальцем витого золота. «Неужели тебе хочется всю жизнь пробыть как она?», да?..
- Мне не нравится, как ты со мной разговариваешь, - внезапно сказала она, глядя прямо на брата. «Ты ведь этого хотел?..». – Но это не имеет никакого значения. Ведь это нравится тебе, а что может быть важнее?..
Она не стала ему отвечать. Есть такие вопросы, на которые нельзя отвечать до тех пор, пока тот, кто их задает, сам не найдет ответа. Она только отклонилась в сторону, уходя от его прикосновения, словно то обожгло ее ледяным холодом. Можно сказать, что так и было.
- Пятьдесят лет, брат – половина прожитой тобой жизни, - она отступила на шаг и, прикрыв глаза, утомленно коснулась виска ладонью. – Все это время ты не желал видеть меня. Ты не желал этого, и когда вернулся сюда, на родину. Ведь ты свободен, расправивший крылья дракон, у тебя нет привязанностей, тебя не тяготит долг, не волнует семья, не заботит сестра – это тяжесть, под которой даже властелин неба может рухнуть на землю.  Ты отбросил это и никто не скажет тебе, что ты был не прав. Но скажи, ты и правда считал, что эти пятьдесят лет – не имеют значения?.. Конечно, ведь ты действительно скучал…
На губах Нио появился намек на усмешку, но он тут же пропал, растворился, как капля краски в глубоком озере. Девушка любила Ксандерса и хотела бы – простить, забыть и улыбнуться. Она так сильно его любила, но обида, горькая и тяжелая, была сильнее. Она была взращена годами и слишком давно затянула сердце Нио темной сетью. Понял ли это брат?.. Нет. Не понял. Он был не из тех, кто копит обиды. Когда то девушка думала, что и она тоже – не из тех…
Нио легкими движениями расправила несуществующие складки на длинном подоле хикидзури и огляделась. Беседка была полна ярких красок, что в красных отблесках уходящего дня казались еще назойливее, чем раньше. Она никогда не понимала, зачем нужно столь вычурно расшивать золотом подушки, на которых сидят наложницы, или зачем использовать так много шелка для ширм и занавесей. Ковры, золотое шитье, шелест ярких одежд, цветы и их запах, перебивающий друг друга – вот, что такое был гарем. Нио уставала от этого, отдыхая лишь, закрывая глаза. Ее взгляду недоставало красоты пустоты и изящества простоты, в традициях которых она была воспитана. Ксандерс действительно прав. Ей было не место здесь, в гареме. Но ей не было и места дома. Было ли на свете то самое, ее место?.. В Киане? Дагоре? Быть может. И что теперь делать – бежать, как предлагает брат?
Побег… Нио едва удержалась, чтоб не поморщиться. От этого слова дурно пахло. К тому же, в ней все еще осталось достоинство. За свои поступки надо отвечать. Ты сама это выбрала.
- Евнух, приставленный ко мне, скоро начнет меня искать, - Нио аккуратно, чтоб не наступить на подол, одела дзори и сделала шаг к выходу, на прощанье еще раз прикоснувшись к прутьям клетки. – Уже поздно, поэтому займись делами. Может быть, Сына Неба не очень интересуют обитатели его гарема, но если кто-то из них повесится, ты можешь впасть в немилость.

Отредактировано Нио Ди Синь (2011-06-30 21:23:18)