Закат застал его в пути, в который раз уже? Он все еще в дороге, или снова в дороге, дорога без конца, как средство, как цель, как форма безумия или способ жить, о, эта бездарная поэзия, как далек был от нее сам Гаэддин, пробираясь полузаросшей дорогой и таща за собой вьючного мула.
Каких-то пять дней назад он нежился на простынях хлебосольной белогрудой Эльме, долгих пять дней назад, и теперь между ее гостеприимным домом и голодным усталым путешественником лежала не одна миля. Концы пестрых крыльев демона, его копыта, и подол длинной юбки, призванной прятать их от любопытных глаз, покрывал слой грязи, а роскошная грива свалялась в сальные космы. Мул, понуро косящийся из-под челки, выглядел ничуть не лучше. Полупустой вьюк на его спине венчало длинное древко завернутого в промасленную кожу гуандао; иногда оно задевало по шее и Желудь недовольно отдергивал голову.
Нет, были причины тому, что Гаэддин сам, сознательно сделал такой выбор. Дни начали сливаться друг с другом, и половина лета канула, как будто ее и не бывало, так поутих первоначальный восторг по поводу крыши над головой, стряпня веселой вдовы, и даже ее молочной белизны прелести переставали радовать. Так бывает, когда жизнь выцветает, и из всех оттенков остается только серый, так бывает, но с этим нельзя мириться, только бежать, искать новизны, другие города и другие двери, право же, кроме Эльме, в Киане еще хватало женщин. Но пока что впереди и позади был один лишь лес, нескончаемая череда деревьев, и их кривых черных лап, переплетенных в немыслимые узоры, поля и мили малахитовой и эмеральдовой лиственной мозаики, которой не видно края. Гаэддину привычна была дорога, но местные леса были для него подобны вражескому войску, и все зеленые твари на одно лицо, и каждая безучастно ждет. Он шел вперед из одного только упрямства, потому что не верил, что эти заброшенные колеи никуда не приведут, хотя казалось уже, что во всем мире не осталось ничего, только чащи и пустое алое небо над ними.
Хлюпали под копытами лужи застоявшейся воды, глухо отзывалась земля в перестуке их странных шагов, трещали лопухи и шуршали травы, что заняли отвоеванную было у леса ленту, изогнутый двойной хребет дороги. Гаэддин давно устал, и снова начал прихрамывать, потом тянущая боль стала простреливать до колена, всходила луна и стоило озаботиться ночлегом, своей очередной ночевкой на голой земле, но неожиданно Желудь оживился, зашагал быстрее и даже пихнул замешкавшегося хозяина плечом. Демон понял, что это означает – мул учуял то, что было еще недоступно ему, запах жилья, верный знак скорого отдыха.
Раздалась перекличка неожиданно смелых болотных птиц и, ему уже показалось, что Желудь ошибся и поблизости нет ни души, впереди блеснула вода – озеро или какой-то пруд. Гаэддин хмыкнул, придержав поводья; толстобокая тварь учуяла не жилье, а воду и, упорствуя, едва не хапнула его за пальцы. Привычно стукнув мулу кулаком по губам – иначе с ним справляться было невозможно, демон осмотрел берег, чуть шевельнув чуткими ушами. Ему казалось, что в кустах кто-то возился и дышит, мелкая дичь или собака; если собака, у него все же был шанс сегодня поужинать.
- Эй! – На пробу окликнул он.