В предзимней тишине снега опускаются с гор. Горы поседели от инея, скоро зима, ветер все тянет и тянет нескончаемый шлейф холода откуда-то издалека, накатывает волной, пахнущий выстывшим камнем и первым выпавшим снегом, мокрой козьей шерстью и просто сыростью.
Рассвет тусклый и неспешный, невообразимо алый.
Две горы, сжавшие ледник с двух сторон, покрываются рисунком теней и света, рожденным скалами и камнями, и замок на склоне одной из них отбрасывает самую длинную тень, острозубчатую, черную, поблескивающую инеем из щелей грубой каменной кладки.
Что-то сдвинулось на гребне стены, кто-то проходит, загораживая длинным телом промежуток между двух выступов-башенок, снаружи его не видно, только мелькают зубцы на длинном хребте, а потом поднялась голова, тупая, короткая морда, по-лебединому изогнутая шея. Вскинув крылья – две исполинские ладони, дракон огладил ими ветер и соскользнул вниз одним грациозным движением, понесся вниз по-над склоном, стремительно, обгоняя собственную тень, а потом описал медленную красивую дугу и приземлился на вытянутый язык ледника. Он прошел  по льду, осторожно ставя длинные лапы, несколько раз опускал голову, а потом отыскал впадину, наполненную водой. Уаллах разбил наросший за ночь лед носом и долго пил, по-птичьи запрокидывая голову, а напоследок выловил пастью кусок льда и двинулся к скалистому склону. Рядом не находилось мерки, но, когда хозяин замка приблизился к прорубленным вниз, к леднику, ступеням, стало ясно, что он просто огромен, лестница казалась предназначенной для кукол. И он даже не глянул в ее сторону, поднялся, когтями обдирая склон, дошел до самого верха и повернулся к восходящему солнцу.
Что билось вместе с током крови в могучей груди, что делало взгляд чудовища отрешенным, а движения рассеянными – кто знает; мысли его – клубок стылого тумана, проблески пламени в оперении непроглядной тьмы. Воспоминания, слипшиеся в комок, дракон все перебирал их, вытягивал в длинные смоляные нити, словно искал что-то, давно утраченное и забытое, вот они, его подлинные драгоценности, вот горящие города и мертвецы, бредущие сквозь туман, вот чей-то предсмертный крик, вот оплавленная земля, кому она послужила смертным одром? Кто прижался к ее черной груди, обняв бледными руками? Вот голоса, хор их, шумящая река, на дне которой – тяжелые, точно камни слова. Древний Иннус Гвейрах, он тоже ушел туда, в эту черноту и его сын, что сам теперь поравнялся с отцом, если не превзошел его, глядит в прошлое без сожаления. Ищет, все ищет и ищет, но нет. Не находится там ни боли, ни тоски, только стылый холод гор на пороге осени. Кто-то украл драгоценное сокровище? Нет, вовсе нет. Его никогда и не существовало, Уаллах не умел и не умеет сожалеть. Время обладает свойством необратимости, и бессмысленна грусть по тому, что уже ушло, о том, что алое стекло в черную землю и не вернуть назад, не обратить реки алого, что рухнули в темноту и беззвестность. Но тогда... тогда что это так болит и щемит? Почему так странен вкус у этого рассвета, что не отличался от сотен и тысяч других?
С шорохом, скрежетом камней под лапами кто-то обдает холодным ветром и встает рядом, кто-то прислоняется плечом, Уаллах не обернулся, только отвел крыло, подпуская жену ближе, перекатил льдинку в пасти. Слова толпились стеной, слова требовали быть сказанными.
- Я больше не слышу Луарана.
Свет восходящего солнца. Птицы зовут друг друга, но их посвисту не заглушить бесплотный голос, что рождается беззвучным, что способен перекрыть огромные расстояния и дотянуться до тех, кого знал дракон. Что означало, когда нить зова ослабевает и уходит в пустоту, понимали они оба.
- Уже давно.
Зачем-то еще и эти слова; изогнув шею, он отворачивается от солнца, прикрывает чувствительные глаза цвета свежей крови. С подбородка срывается и падает на землю капля талой воды.

Отредактировано Uallach (2015-08-05 16:58:58)

Несколько секунд дракон безмолствовал, не отвечая на вопрос жены; его мысли, что были медленными и тягучими, заполнила такая же густая смоляная ненависть, крики ужаса и пламя, дымы пожарищ, смрадный ветер разоренных кладбищ, и желание, сокрушающее волю желание нести все это, слышать это, вдыхать этот запах и снова вспомнить вкус человечьего мяса. Так скорбь выворачивается алой изнанкой, так она становится гневом, и Уаллах Кровавый исторгает из полыхнувшего ненавистью разума единственное короткое слово.
- Истреблю.
И в тот момент, что она была рядом с ним, он вдруг неуместно почувствовал, что смутно и безотчетно счастлив, ибо ведал ее мысли, равно как она знала его, и думали они об одном, и желали одного, и в том нашлось чувство единения и упоения в этой ярости, что не ведала преград, совести и чести. Она была подобна леднику, что в один день сорвется и ринется меж склонами гор мимо их замка, она была подобна потоку, который не остановить, который будет течь и изливаться, пока найдется ему место, пока не закончится склон, пока не останется на всей обреченной земле только двоих живых, двоих чернокнижников, носящих пламя.
У всего есть цена. И у пролитой крови в особенности. И у безвременья, что текло безмятежно и беззаботно над каменной короной Дуннагал Корна, также была цена, у ожидания оружия, созданного не для ножен, у терпения чудовища, которому поперек глотки стоит мирная жизнь исследователя. Он не желал себе покоя и для тьмы, что клокотала в его сердце, не нужен был значительный предлог, чтобы перехлестнуть через край. Горе тварям, что протянули руки к тому, что Уаллах назвал своим, горе и смерть тем, кто в неразумении своем убил его дитя.

У всего есть своя цена.
Эддир из старейшин лесного города Килгеш, в то утро проснулся в холодном поту от видений войны и ужаса, от чудовищных криков, которые выстужали в жилах кровь и удушливой гнилостной вони, которая, казалось, забилась в глотку и пропитала кожу так, что и после пробуждения осталась с ним. Это не просто гниль, так плавится под прикосновением разложения плоть, так оползает она с костей, и это не просто крики, они рвут что-то, что должно быть прочным и нерушимым.
Это не просто тень накрыла его в последний миг сна, в ней мелькнули полосатые лапы в мелкой чешуе и ярко-алый блик света в драконьем глазу.
Это послание, это жуткое послание старого и недоброго знакомца и, пусть эльф не мог унять дрожи, сидя в своей постели, он был рад, что Уаллах не причисляет его к числу своих врагов. Напротив, дракон снизошел до того, чтобы предупредить о своих планах, но от этого не легче, Эддир попросту не представлял, что ему делать с этим знанием.

- Истреблю. – Повторил он, приподнимаясь на лапах, изгибая шею, и в глазах с расширившимися черными зрачками стояла ненависть и ждала смерть, его или чья-то еще. Там был голод, который не утолить обычной охотой, там была жажда, которую не остудить ледниковой водой.

В те дни над Дуннагал Корном дул злой ветер, напитанный темной магией и вонью разлагающихся тел, металлом и страхом, он все тянулся и тянулся на юг, страшный гонец, что нес людям весть о гневе чернокнижников. В глубине замка просыпались, отогреваясь от смертного сна чудовища, их шаги и бормотание заполнили переходы и залы до самых крыш. Поднимались с выложенных льдом постелей мертвецы в кожаных и костяных доспехах, брали в закостеневшие руки оружие, годы спустя отыскивая его в креплениях на стенах, тащились наружу, к солнцу и ветру, к безмолвным хозяевам, что сидели на стене замка, точно исполинские птицы, бросая грозные тени на дорогу.
Некромант тащил на поверхность своих гончих, стаю шестиногих тварей, собранных из костей и стальных промасленных стальных скоб, укрытых мертвыми мышцами и жилами. Они выползали на его зов, поворачивались облезлыми боками, чтобы хозяину было удобно их сосчитать и тонко, на грани слуха визжали от голода, который не утолить обычной пищей. Они желали битвы, они хотели убивать, и просили на десятки голосов, клянчили и умоляли, и дракон в бешенстве пристукивал костяшками пальцев о камень, выцарапывал когтями раствор из кладки, потому что выносить этот шум было выше его сил.
В плечо толкнулось сложенное крыло Ворон, единственного живого существа кроме него среди этих стен, и вскочивший было Уаллах сел, сложил лапы на парапете, изогнул дугой длинную шею.
- Эхиарна я позвал домой, он скоро вернется. – Прошелестел он чуть тише, чем обычно, все же сказывалась усталость последних дней, - Вниз, в библиотеку, душа моя. Я доверю свои планы только этим стенам... идем.
Дождавшись, пока столпившиеся во дворе твари протиснутся к выходу, дракон перевалил через невысокий каменный бортик и, изогнувшись всем телом, спрыгнул вниз, на утоптанную землю, скрылся под аркой, украшающей боковой вход. То, что драконы звали библиотекой, и впрямь было хранилищем свитков и книг, многим насчитывалась не одна сотня лет и потому в зале неизменно царила сухая прохлада. Часть пространства занимали стеллажи, тесно стоящие в крестообразно расположенных галереях, а в центре под освещенным куполом белел низкий и массивный мраморный стол, слишком высокий и слишком массивный, чтобы предназначаться для людей. Мертвый хранитель архивов, повинуясь воле некроманта, поднялся со своего ложа, прошел рядом с драконом и под внимательным взглядом его алых глаз выбрал карты и понес к ожидавшей в круге света драконице.
- Ближе всего к нам будет Дейнская марка, но ее я трогать не хочу, пусть достается людям, не стоит превращать эти земли в пустыню...
Мертвые руки разворачивали свитки и дракон, протянув лапу, аккуратно придавил края грузами из отполированных полудрагоценных камней, разбросанных по столу. Вот Дейн, самая южная приграничная марка, вот Вайер, вот Кром, на последнем лоскуте, обведенном чернилами, черный коготь задержался дольше:
- Кром-Доррад, вот наша первая цель. Он достаточно заселен, чтобы дать нам войско, там почти нет защитников, идиот Харгер Кромский уже долгие годы экономит на войсках, но, главное, марка лежит вдалеке от тракта, по которому, возможно, пройдут Мечи Киана, а я на это рассчитываю. В свете наших успехов они не могут не отреагировать.
Мертвец развернул еще одну карту, подробное изображение земель Кром-Доррадской марки, длинную полосу земли у предгорий, занимающую три долины между отрогами гор – Кром, Малый Кром и Доррад, там же было несколько городов и деревень, и около каждой – погост, земля, которая ждет их. Ждет хозяев.
- Начнем мы очень быстро, посеем страх и покажем союзникам, что настроены серьезно. Я возьму долины Кром и Малый Кром с нашими войсками и буду поднимать и забирать все, что встречу на своем пути. Ты же возьмешь моих гончих и двинешься вот здесь, вдоль этого хребта, - Коготь аккуратно прочертил вдоль схематично нарисованной горной грядки, - Там не очень густой лес и они смогут пройти, ты опередишь меня и возьмешь Доррад. Следи за границей, чем дольше на западе никто не будет знать о происходящем, тем больше у меня будет времени, чтобы набрать армию. Мы начнем через три дня, и через девять дней мы встретимся на берегу у переправы вот через эту реку. Я буду говорить с тобой на закате солнца, слушай внимательно и будь осторожна. Пусть они думают, что я один.
Мягко, исподволь, в пустом теле мертвеца, чьими руками Уаллах листал карты, появился крохотный очаг сопротивления, чужая воля, она полыхнула от крохотной искры до яркого огонька и дракон уступил жене, отдал ей судорожно выгнувшееся тело. Ворон осматривала изображения долин своими сияющими глазами, склонялась, едва не касаясь носом пергамента, а он придвинулся ближе и молча потерся шеей о ее плечо. Первоначальное напряжение давно ушло, растаял гнев и ушла ярость, и только предвкушение боя горячило кровь, вызывало дрожь вдоль гибкого хребта, и некромант удивлялся сам себе – неужели именно этого ему не хватало все эти годы? Неужели это его призвание и для этого он рожден? Быть может, именно так.
- Не знаю, где Харгер даст мне бой, - Дракон ткнулся мордой в основание крыла подруги, потерся совершенно кошачьим движением, но с глухим шорохом чешуи, - Я постараюсь сберечь его и его гвардию... подниму их по отдельности, вооруженные тела в доспехах нам нужны более всего... я рассчитываю, что будет не меньше тысячи. Попробую выманить, чтобы он не заперся в городе.