За беседой с виконтом Аргенвельде, полной недомолвок и уверток одного и туманных угроз другого, время и дорога к замку летели незаметно. Каджа не торопил коня, для того чтоб у виконта, молодого еще по понятиям демона человека, не было возможности прервать тягостный для него разговор. Они все казались ему молодыми, пока не покрывались сетью морщин и не начинали слабеть, теряя зубы и волосы, так быстро, что, казалось, и глазом моргнуть не успеешь. Виконт щурился на закатное солнце, рыжее, как его ресницы. Он избегал встречаться взглядом с герцогом, нависающим справа на него черной уродливой тенью, ощерившейся торчащими рогами и когтистыми крыльями. Виконт сгорбился в своем седле, клонясь к холке коня: ему было дурно, чуть ломило в висках и подташнивало - как он думал, от страха и от близости чуждого ему демонического существа. Каджа сверлил взглядом всю его поникшую фигуру и беззвучно, не разжимая губ, шептал свое заклинание хаоса, смущающее душу и бередящее совесть - он хотел знать, что скрывает вассал маркизов Асканских, но тот оказался то ли хитрее, то ли, напротив, непонятливее.
И все же их разговор не был напрасным.
Солнце спряталось за рощей, пошел липкий снег, превращающийся в грязь под копытами лошади. Замок нависал над кавалькадой воинов тяелой каменной громадой, черной в сгустившихся сумерках. Каджа съежился в седле, обхватил себя крыльями за плечи, чтобы мокрый снег не стекал за шиворот противными холодными каплями. Он порядком отстал от прочих, беседуя с Аргенвельде, и теперь не хотел толкаться на мосту, обгоняя других всадников, поэтому не гнал коня, хоть и жаждал уже попасть поскорее в тепло и уют своего неприветливого на вид жилища. Аргенвельде плелся позади, он тоже порядком промерз и был охвачен тревогой.
Во дворе Каджу ждала жена. Он не думал ее здесь увидеть, потому откинулся в седле несколько удивленно, удерживая забеспокоившегося вдруг коня, к которому тотчас подлетели слуги, чтобы перехватить поводья и помочь герцогу спуститься на землю. Он стряхнул с крыльев налипший снег и протянул руки жене, приблизил к ней свою рогатую голову, едва касаясь губ в приветственном поцелуе.
Чуждая, дикая, не понятная, не понятая. Пугающая одним своим присутствием людей и животных - Каджа не мог не замечать, как шарахались от Рин лошади и вздрагивали от ее взгляда люди. Он и сам был такой, он был демон, и часто пугал прочих существ одним своим видом, кажущимся им причудливым и уродливым. Он принимал это как должное, но и не старался нарочно внушать страх или отгораживаться от мира. Все, кто были вокруг - его вассалы, наемники и слуги, даже лошади и собаки - были для него кем-то вроде членов большой семьи, он хотел, чтоб они питали к нему уважение и должный страх, помогающий каждому помнить о своем месте, но он не хотел быть для них чужим. А Рин, хоть и прожила в замке почти два десятка лет, была по-прежнему отстраненной и словно бы пришедшей издалека. В замке ее не любили, и это не нравилось Кадже.
- Не стоит запекать несчастное животное, - улыбнулся он, чуть склоняя набок голову, чтоб проводить взглядом вороного красавца, нетерпеливо перебирающего ногами и пофыркивающего на слугу, держащего уздечку. - Ты удивлена, что я приехал не во главе отряда? - ему не хотелось рассказывать о своих беседах с виконтом, и он считал лишними намеки Рин на его опоздание. Потому он не дал ей ответить на заданный им же самим вопрос, обхватил крепче за плечи, поверх укрытых плотной тканью шипов. - Наша охота увенчалась успехом, посмотри.
Во двор в ту самую минуту въезжал хвост их отряда, и горделивый рыцарь на коне тащил за собой пленника на длинной веревке - тот брел, спотыкаясь и скользя по влажной брусчатке, и по стиснутым крепко челюстям и остекленевшему взгляду было видно, что каждый шаг причиняет ему страшную боль.
- Эти банды больше не побеспокоят твои земли, - Каджа заглянул в неподвижное, похожее на маску лицо жены, ожидая слов благодарности и похвалы.