Ринне повела плечами, зябко кутаясь в шерстяной плащ, придерживая полы одной рукой, поводья - другой. Даже перчатки не спасали от холодной сырости - она чувствовала, как немеют пальцы. То и дело она боролась с желанием согреть руки под плащом, но если бы она это сделала, наверняка тут же свалилась бы с лошади прямо в подмерзлую грязь: кому бы эта кобыла ржавой масти ни принадлежала, он был куда выше ростом, и стремена были прилажены слишком низко. Ей приходилось сжимать упитанные бока лошади икрами и пытаться держаться в седле прямо, благодаря чему к концу путешествия она чувствовала себя совершенно вымотанной - и это при том, что она всегда считала себя выносливой наездницей.

Остаткам смутных надежд, возложенных на это путешествие, пришел скорый и печальный конец, стоило ей только увидеть неприветливые берега Дагора. Большую часть пути она провела запертой в тесной каюте - как ей было сказано, ради ее же безопасности, но Ринне знала, что ее судьба сделала новый неприятный поворот. Весь ее гнев и отчаяние были встречены проводником в совершенном равнодушии. С тем же успехом она могла бы излить их на гладко отесанные морем прибрежные валуны. Виной всему было то, что некоторые называли даром, но она бы от него с радостью отказалась, если бы у нее была такая возможность: до сих пор он предоставлял ей больше неприятностей и неудобств, чем существенных преимуществ. Хуже всего было то, что она никак не могла контролировать болезненные приступы - и должно же было случиться так, что один из них посетил ее сразу после того, как небольшая шхуна отбыла от берегов Киана! Проводник, правда, вел себя так, словно ровным счетом ничего не произошло, словно он ничего не слышал, и даже не пытался хоть как-то объяснить смену маршрута. Он оставил ее без выбора, без возможности обратиться за помощью к кому-то еще, а Ринне все еще слишком ценила свою жизнь для того, чтобы предпринять совсем уж отчаянные действия.

Но как бы тяжела ни была дорога по неспокойному морю, дорога сушей была еще хуже. В эту пору зима нехотя оставляла земли Дагора, и здесь царила распутица и промозглая сырость, пронимавшая, казалось, до самых костей. Дорога, которая в другое время (более морозное или более сухое) заняла бы пару дней, тянулась мучительно долго и ничем не улучшила душевное состояние Ринне.

Да и сама она казалась тенью себя прежней: волосы наскоро и не слишком аккуратно заплетены в косу, усталость, дающая о себе знать в сутулящихся плечах и тенях под глазами, даже изящный узор на коже побледнел - у нее не было возможности его обновить. Одета она была по-дорожному - в Дагоре сказали бы "по-мужски" и, видимо, считали до скандального неприличным, судя по странным взглядам, которыми ее не раз наградили. Между тем, в чем еще удобнее путешествовать в это время, как не в брюках и куртке из добротного шерстяного сукна? Правда, учитывая, что плащ принадлежал не ей и был больше по размеру (она могла закутаться в него полностью, а глубокий капюшон то и дело падал на глаза), издалека она, наверное, могла бы сойти и за мальчика-подростка.

Открывшийся вид на конечный, весьма нежеланный, пункт назначения, впечатлял и подавлял одновременно. Даже несмотря на все тяготы пути Ринне, с опаской рассматривая темную глыбу замка, ощутила желание натянуть поводья и развернуть кобылу обратно. Пожалуй, ей еще не приходилось чувствовать себя настолько беспомощной, и это ощущение раздражало и злило. Она, тем не менее, знала, что ни раздражение, ни злость не могли хоть что-либо изменить, а потому старалась держать их в узде - вспышка гнева, направленная на герцогского поверенного, была последней, и в течение всего пути к замку она едва обменялась с ним десятком слов.

Ринне помогли спуститься с седла - и она сделала над собой усилие, чтобы стоять прямо. Проводив ревнивым взглядом сумки со своим скудным багажом, она ответила скупым кивком на приглашение идти следом, которое больше напоминало требование. После небольшого путешествия по замку, ее провели в просторный зал и, не сказав ни слова, оставили одну.

Замок это  был мало похож на дом, в котором она жила, изящном, украшенном каменным кружевом, стенами, обвитыми плющом, и тихим шепотом фонтанов и небольших искусственных водопадов во внутреннем дворе. Здесь все было слишком большим, слишком монументальным, слишком темным и похоже, сквозняки были здесь частью обыденной жизни. Однако сейчас Ринне интересовал камин - сбросив с себя плащ, она подошла поближе, стянула перчатки с озябших рук и вздохнула, чувствуя, как благословенное тепло касается пальцев.

Ринне невольно отступила на шаг назад, когда хозяин замка вошел в зал.
Он был не первым демоном, с которым ей доводилось видеться, но то ли нервное напряжение и усталость давали о себе знать, то ли это впечатление было обычным для всех, кто с ним встречался, но когда демон шагнул навстречу, в ее воображении возникла довольно четкая картина, в которой движущаяся базальтовая скала угрожала раздавить маленькую мышь. Хуже всего было то, каким чужим, непривычным было это ощущение. Никогда прежде она не могла бы сравнить себя с мелким, серым грызуном, никогда прежде не испытывала недостатка в присутствии духа и не отличалась робостью.

Хозяин выглядел под стать замку - и в другое время Ринне могла бы даже найти нечто комичное в такой подчеркнуто кричащей, почти эксцентричной роскоши платья, но на этот раз она ощутила только очередной приступ раздражения от того, что именно сейчас она была усталой, небрежно причесанной, в измятой одежде с минимумом изящных украшений. Не будучи наивной, она, конечно, подозревала, что тот факт, что ей было отказано в лучшем приеме и возможности как следует отдохнуть и привести себя в порядок, скрывал за собой скорее намеренный умысел, чем недосмотр. По всей видимости, ей должно было чувствовать себя ничтожно мелкой, хотя и странно было думать, что герцогу нужны были иные инструменты влияния, чем его собственная внешность.

Его обращение заставило ее поджать губы и подавить очередную - которую по счету! - вспышку гнева. Герцог Гирский обратился к ней по имени - так обращаются к равным и давно знакомым... либо к тем, кто находится в несравнимо более низком положении  - и тут не нужно было большого ума, чтобы догадаться, к какой категории ее причислили в этом случае. Ринне, тем не менее, нашла в себе силы поприветствовать герцога легким наклоном головы.

— Приветствую вас, ваша светлость, — отозвалась она негромким эхо, более чем прохладно. — Трудно представить, какой еще она могла оказаться, учитывая обстоятельства и ваши старания.

Лесть в его словах звучала издевательской насмешкой и Ринне, чтобы скрыть раздражение и дать себе время подумать над ответом, вздохнула, не торопясь смахивая невидимую пыль с меховой опушки воротника.

— Не в сновидениях, ваша светлость. При всем уважении, — уголок ее губ чуть приподнялся, подчеркивая иронию, скрытую в последнем слове. — Вы не один из тех, кого я хотела бы видеть во сне, а кошмары посещают меня нечасто. А вопрос "почему?" вы могли бы задать мирозданию вообще и каждому из богов в частности - у меня нет на него ответа.

Ринне села с нарочитой неторопливостью, хотя, видят боги, стоять на ногах было непросто - как и держать спину прямо, и смотреть собеседнику в глаза, хотя для этого ей пришлось высоко поднять голову.

— Разве? Для меня разница очевидна. — она проследила взглядом за могучими крыльями, что с глухим скрежетом и шорохом описали по полу небольшую дугу и затихли. Такое... приспособление, насколько естественным оно ни было для демона, казалось ей невероятно неудобным. — Мои видения каждый раз приходят так, что спутать со снами их трудно. Вы хорошо информированы, ваша светлость: я не владею магией.

Она сделала паузу, с трудом оторвавшись от созерцания крыльев, и окинула герцога недоверчивым, но не лишенным любопытства взглядом. Информирован слишком хорошо. Стоило отдать демону должное: он умел подбирать исполнителей, раз уж его поверенному удалось узнать столько деталей, не вызвав подозрения отца - а ее отец был подозрителен. Возможно ли, что он знал об этом?

— Так же, как это делают многие, я думаю: опытным путем. Мои видения никогда не ошибаются, а они преследуют меня с ранних лет.

Ринне была голодна, и еда, весьма некстати, напомнила ей об этом, хотя в лучшие времена скудное угощение заставило бы ее поморщить нос. Однако вместе с пробудившимся чувством голода появилась тревога - в ее обстоятельствах, только совершенный глупец без оглядки принимался бы за еду и питье. Взяв чашу с вином в руки, она, чуть хмурясь, взглянула на темно-красную жидкость, и не сделала попытки пригубить вино.

Учитывая то, насколько хорошо демон был информирован, его неосведомленность в некоторых деталях показалась Ринне ст странной. Она бросила на него быстрый взгляд, гадая, не играет ли он с ней, пытаясь словить на лжи.

— Решилась открыть? — спросила она осторожно. — Я думала, вы знаете. Мой... дар, как и вы, не оставляет мне выбора. Я не могу решать, когда получить то или иное ведение - они решают за меня. Когда они приходят, я не могу им запретить или прогнать их - они сильнее меня. Увы, как бы досадно мне ни было это признавать, - она вздохнула. — Это была неприятная случайность.

Ринне снова замолчала, раздумывая. Сам факт их нынешней встречи был обязан тому, что интересы ее отца и герцога Гирского в какой-то момент пересеклись. Очевидно, что в некоторых вопросах (и зачем кривить душой - их было немало) ее отец руководствовался не столько патриотическими порывами, сколько соображениями собственной выгоды. Наверняка герцогу было об этом известно, иначе с чего бы он стал иметь дело с главой семьи Деверен? Должно быть, герцог хотел узнать, есть ли у нее скрытые мотивы. Приходилось признать, что в некоторых случаях, говорить правду - лучшая тактика.

— Сейчас у меня только одна сторона - моя сторона. — ответила она, наконец, сухо. — И поскольку на моей стороне, кроме меня, нет больше никого, я предпочитаю не служить ничьим интересам. Если вы считаете, что слова "досадить" достаточно, чтобы описать чувства того, чью семью уничтожили - да будет так, эти животные мне досадили, и те, кто таким способом приходит к власти, последние, в чьих интересах я хотела бы действовать.