Последний Шанс |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Последний Шанс » Архив Кёху » Храм богини Солнца( Пайкэ)
Солнце(Пайкэ) – старшая из богинь. Она повелевает светом в чистом виде, символизируя собой солнце и его путь по небу. Богиня чувствует, что происходит в чужих сердцах, но богиня не умеет лгать. Казалось бы, это наоборот хорошо…но она несет людям боль, говоря о страшных событиях в чьей-либо жизни
Главный храм, находится по среди между двух младших. Олицетворяет свет, во всех своих проявлениях, построен из светлой древесины, и даже ночью его освещают несметное количество факелов.
Начало истории
…Это было почти как возвращение домой. В дом, которого у него никогда не было, да и нужен ли он бродяге? Так он понимал давших обет нестяжательства, этих оборванных мудрецов с голодным блеском в глазах, он понимал, какая уязвимость, какая брешь это никчемное богатство, к чему оно приводит порой – видел и не раз, и сам был бродягой с голодными глазами, и пил местное пиво в дешевой корчме, и говорил со стариком-хозяином так, будто это был его дядюшка. Говорили об урожае риса на полях-заплатках, о дождях, что приходили осенью, о милости богов и звезд и это было настолько по-настоящему, настолько живое и реальное, что после всех неприятностей Гаэддину хотелось здесь же напиться и заснуть на грязном полу, чтобы все поставить на свои места – гнусное похмелье, мутное утро, долгую дорогу и еще более долгую жизнь, такую же гнусную и мутную.
Понимание. Обретение. Мудрость. В три шага – все кипы бамбуковых дощечек и пергамента, перепорченных магами и алхимиками в поисках их загадочных химер. Предельно просто, только очень далеко идти, очень далеко заводят эти три шага и хриплый шепот потерявшего голос беловолосого мужчины со шрамом на горле потонул в гомоне вернувшихся с полей и требующих своей выпивки крестьян. Все так просто… до смешного. Вежливо улыбнувшись, он оставил на столе серебряное кольцо и, поклонившись, исчез.
Демон ходил этой дорогой много лет назад, но тогда еще не было на этом месте корчмы, успевшей осесть и потемнеть, и, когда он будет возвращаться назад, ее уже не будет. Почти что горько – так быстро жизнь листает страницы чужих книг перед глазами, но светловолосый стерпит, он привык. Действительно напьется и забудет, не в первый раз и он, не обернувшись, оставил за спиной порог, отвязал лошадей – гнедую и заводную серую и двинулся дальше… впрочем, нет. Вышел из деревни туда, где начинались бесконечные рисовые поля и разделся, оставшись только в одних штанах; безо всякого сожаления выкинул старую, дагорскую одежду в кусты и преобразился, блаженно потянувшись всем телом, раскинув в стороны могучие крылья. Попятилась нервная серая, но Гаэддин поймал ее за поводья и потрепал по длинной морде, начертав на короткой шерсти какой-то знак. Ослабив ремень и закатав штанины, совершенно не стесняясь подкованных лохматых копыт, демон пошел пешком, ведя лошадей за собой. Он так долго этого ждал, так долго шел в Кёху, что теперь не спешил ровным счетом никуда. Это ощущение, что он вернулся домой… оно прекрасно и греет даже лучше пламени преисподней.
Однако, добравшись до порта и спустившись с корабля уже на самом острове, Гаэддин очень скоро вспомнил, какой он здесь чужой. Все старые знакомые, естественно, поумирали, новых не народилось, а дел предстояло немало. Вдобавок на улицах взяли моду коситься вежливо, но настойчиво на его крылья и копыта, мелькающие под длинной просторной юбкой, и куда только подевалось старое воспитание, когда с одинаково бесстрастным лицом встречали на пороге и демонов, и богов, и оборванцев.
Устроившись на одном из постоялых дворов, в слитки серебра и связки монет превратив все бестолковые побрякушки, коими его наделил старый барон Джано, имевший, вероятно, какие-то долги перед Крестом и Розой, заведя с десяток знакомств разной степени полезности, Гаэддин решил, что можно и отдохнуть. Вероятно, именно этот практически безобидный порыв и привел к тому, что он оказался на северном берегу, около храма Старшей, около бестолкового, погрязшего в традициях, памятника, а, вернее, сказать, надгробия, богам и их деяниям.
В пестрой толпе, вечно бурлящей около храмов почти закономерно смотрелся и крылатый демон, обряженный в длинную суконную юбку, состоящую, собственно, только из четырех заходящих друг на друга полотен темно-рыжего и черного цветов, где по бокам из-за складок черной ткани мелькало не только рыжее, но и его подкованные копыта, постукивающие по брусчатке возмутительно громко. На толстом кожаном ремне с крупной металлической пряжкой, благодаря которому сие сооружение портновской мысли и держалось на бедрах, помимо нескольких кошелей, висел и короткий прямой меч в лаковых бамбуковых ножнах, намекающий только на то, на что следовало бы намекать: не воин, но излишне шаловливые ручонки карманников отрезать не поленится.
Бесцельно бродящий по площади взгляд внезапно за что-то зацепился, мельком, но демон застыл как каменный, предоставив кому-то, кто шел сзади, врезаться в его широкую спину. Странная улыбка скользнула по губам Гаэддина, странная и несколько рассеянная – ненадолго, но достаточно, чтобы понять, что демон, похоже, нашел себе развлечение. Оглядевшись по сторонам, он, продолжая свою прогулку, подошел к пристроившейся у края площади лавочке, изобразил некоторую заинтересованность товаром, а потом наклонился и подобрал из грязи небольшое черное перо, воронье, судя по всему. Незаметно выдернув свой пережженный алхимическими снадобьями почти белый волосок, демон, не замедляя неспешного шага, обмотал им перо, посматривая по сторонам и ожидая увидеть его крылатую владелицу. Искомой оказалась возмущенно каркающая ворона, завертевшаяся над его белобрысой головой.
- Ну-ну, сейчас отпущу. – Прошептал себе под нос Гаэддин; разумеется, соврал. После того, как он указал пером в сторону, где видел антареса, у птицы уже не было выбора, она бросится на указанного человека и вернется к хозяину даже мертвой. Как угодно вернется.
- Принеси… принеси мне.
Волосок или каплю крови, или клочок одежды – его уже не интересовало. Демоны – вечные дети, никогда не взрослеют, и они – несущее зло потомство Младших, потому что пламя их не угасает, только изменяются игрушки. От вороньего перышка до враждующих войск, от капли росы до океана яда, и это тоже шаг на пути к злой огненной мудрости, что пахнет пеплом и раскаленным металлом.
Отредактировано Gaeddin (2010-07-23 09:10:30)
Начало.
Глубокий вдох загудел в висках, затрубил силой активированной Антей. Осмысленный шаг, за время которого новые небеса прорвалось через деления сердца, пульсирующие под кожей пониманием - скоро снова придется держать снег под языком, терпеть нарушение целостности в себе и алхимика рядом. Минуты ударялись о землю с высоты полета, сгорали, так и незамеченные случайными свидетелями. Плененные его сиянием земли Кёху стремились на встречу. В должный момент серебристые крылья подхватили, удержали, и в храм богини, которая выбрала его своим аватаром, он был представлен целым и невредимым.
Вроде бы пустяковое дело, но Пайкэ, воплощение Истины, незамутненное налетом недосказанности и призрачных правд, манила за собой. Вниз, в храм, водрузить очередной расшифрованный свиток на постамент... Как всегда только повод.
Нет, его не страшила любовь, текущая по венам сжиженным светом, не страшили новые молитвы, разодранные на фразы, не страшили взорванные границы познания бесконечности-в-себе. Больше хотелось узнать о своем новом теле, новом жертвеннике и тотемном божестве, что сгорало огнем преисподней изнутри - языки пламени вырывались сквозь рану на шее, оставленную зазубренным наконечником стрелы.
- Мезомастер, мы прибыли, - тихий голос вроде бы послушника храма вырвал из видения.
Контакт с видением ослаблен, оставлен, прерван и забыт.
Л`игирлинн вскинул удивленные глаза и увидел очередное отражение себя. Стены храма за спиной сопровождающей процессии ему видеть не нужно было, он ощущал Ее поцелуй на своих губах, Ее прикосновение к сердцу и глазам настойчивее, чем обычно.
Он в несчетный раз ушел слишком далеко, потерял контроль над собой, стихия опала естественным ореолом. Кто успел, прошептали Слово, экранирующие амулеты едва-едва потеплели, намагничивая на себя эмоции антареса. Защититься не успели двое - телохранитель мезомастера, которому запрещено носить амулеты, и светловолосое существо, сложившее руки в жесте покорности. Сейчас она опустила глаза, ожидая наказания, не замечая, как ритуальные одежды истлели, а маска мужского лица спала сама собой. Перед мезомастером стояла фламер в запыленном платье.
В храмах дочерей Шаафсин с неделю как получили послание о некой юной фламер, ушедшей темной ночью из дома, дабы получить пророчество у богинь.
Страх перед неизвестностью, страх перед разоблачением с примесью затаенной радости. Ли закрыл глаза, чтобы не смотреть на беглянку:
- Если ты искала способ увидеться с Пайкэ, обман не лучший соратник в достижении цели.
Волна стыда и отчаяния захлестнула обоих, Ли не мог понять, где начинались его собственные переживания, а где переживания сероокой. Краем зрения выхватив недовольный вид архангела-реалита, мезомастер поднял руку на уровень глаз и, подкрепив заклинание знаком, воссоздал равновесие. Незваную гостью успели оттолкнуть. Место, на котором стояла девушка, образовался барьер, отделяющий мир антареса от всего остального
- Выведете ее, - холодный голос архангела ранил даже через барьер.
Реалит был по-настоящему рассержен, никто не смог заметить иллюзорность одеяний, голоса и повадок. Антарес слишком хорошо понимал, что чувствует фламер и не смог остаться в стороне.
- Никто и не должен был увидеть ее, кроме Богини. Девушка пришла к ней. - Пауза. Мезомастер позволил вспомнить окружающих, кто они есть. - Пусть она подождет меня у входа, - теперь слова обращены только к телохранителю, - я скоро вернусь.
Его Возлюбленная, обличив себя в образ, прижималась к девушке, в нерешительности замерившей у входа. Фламер слышала ясный приказ уйти, но рядом стоял высокий суровый воин, и ей даже пошевелиться было страшно.
"Зачем она нужна тебе? Скажи мне..." Ревность исказила черты лица, Ли закусил губу, но противиться не собирался. Она не умела лгать. Антарес сделал несколько стремительных шагов к воротам и открыто улыбнулся обеим, фламер и Пайкэ, принимая предначертанное.
- Разреши, я провожу тебя.
Девушка вздрогнула, будто не веря в его искренность. Ей хватило секунды, чтобы вспомнить, что рядом с ней стоит Высочайший, ожидающий, когда тяжелые жернова натянут веревки и массивные ворота из теплого дерева вновь будут открыты для не устрашившихся богини.
Когда они спустились по ступеням, девушка осмелела и заговорила, немного привыкнув к присутствию телохранителя, который неотступно следовал за мазомастером.
- Я искала вас…
Ли отрицательно покачал головой, рассматривая шершавые плиты под ногами. Это все, на что хватило его внимания. Его не задевали множество людей, которые по неосторожности могли напороться на барьер, калейдоскоп эмоций, в котором его легко могло завертеть, заставив отплясывать агонистичную джигу, за руку его вела сама Пайкэ, и он был готов идти куда угодно.
- Ты покинула дом без согласия родителей, оставив свои обязанности и нанятых для тебя учителей, проникла в храм богини Истины, обманув его служителей, чтобы встретиться с Солнцеликой. Твои родители обрадуются, узнав, что с тобой все в порядке.
- Вы не станете возвращать меня домой?
- А зачем? - в глазах антареса читалось удивление. - Ты выбрала свой путь, твоим стопам ступать по нему. Я только прикажу сообщить, что ты добралась до храма живой и невредимой. Если позволишь.
Он выдел порыв благодарности, который готов был выразиться в прикосновении и вновь произнес слово прозрачной стены.
- Так и поступим.
- Вы не сердитесь на меня?
- За что? - он вернул вопрос, чтобы она осознала его бессмысленность. - За то, что ты посмела бросить вызов богам? Она на твоей стороне, но тебе придется предстать перед ее врагами лицом к лицу. Не противься им, позволь им пройти сквозь тебя, а когда они пройдут, оглянись на свой пройденный путь. Там где были страх и самообман, не останется ничего. Лишь Истина.
Он хотел сказать что-то еще, но его барьер осыпался мелодией ветра, стало непривычно тихо оттого, что замолкли две торговки, непонимающие, из-за чего они громко спорили мгновение назад. Какой-то странник глубоко вдохнул, расправил плечи и, прихрамывая, зашагал прочь.
Ли подставил ладонь и ворона, сумевшая разбить заклинание одним ударом клюва, тут же опустилась на нее, недоверчиво поглядывая то на антереса то его спутницу.
- Посмотри на нее, - теперь Л`игирлинн говорил тихо, чтобы его могла слышать только фламер, - она возмущенна принуждением.
- Кто ее принуждает? И к чему?
- Заклявший хотел от меня что-то получить. Пожалуйста, возьми мой волос и отдай нашей гостье.
Девушка застыла в нерешительности, телохранитель до сих пор сдерживался от вмешательства.
- Пожалуйста, - он повторил просьбу. – Такова моя плата.
Вместо того, чтобы точно выполнить просьбу, девушка перемотала два волоска – Ли и свой – и натянула в пальцах, чтобы вороне было удобней схватить.
- Пусть это будет и моя плата.
Ли улыбнулся, и в этой улыбке было столько светлой грусти, что в уголках серых глаз напротив выступили слезы.
- Пока солнечный свет на ветвях Древа, с нами ничего не случится, - подбодрил Л`игирлинн. – Теперь мне пора. Когда путь завершится, я бы хотел увидеть тебя.
Не разрешая себя больше задерживать, он направился обратно к храму. Что должно было случиться - уже случилось.
Он позволил телохранителю вернуть накидку на плечи, спавшую, когда он спускался на площадь, вследствие чего окружающие его успели вдоволь налюбоваться на отличительные знаки мезомастера.
- Не оставляй меня. Если заметишь странности, ищи темного. Он будет стоять по другой конец нитей.
Отредактировано Л`игирлинн (2010-09-19 03:53:36)
Вечность это утомительно. Смертным неведомо, но тот, кто видел рождение и дедов, и прадедов, и далеких пращуров ныне живущих, это хорошо известно. Это долго, как то самое Великое Делание, но это иначе. Сначала, как нечто самое грязное, ненужное и бесполезное, отходят мелкие страстишки, привязанности к вещам и просто привязанности. Потом исчерпывают себя удовольствия мыслимые и немыслимые, им на смену приходит имитация, отчаянная игра перед самим собой, игра в краски в черно-белом мире. В конце годы начисто обгладывают оставшийся белоснежный костяк, и приходит отчаянная, всепоглощающая жажда. Демон жил долго, очень долго, слишком долго, чтобы не потерять всякое представление о смерти, она обходила его столько раз, что вера в то, что это бывает с другими, стала монастырской стеной, внутри которой запрещено произносить это слово. Он жил слишком долго, чтобы не растерять все детские, изначальные восторги и радугу ярких, настоящих эмоций. Он жил слишком долго, чтобы эта жизнь, ставшая существованием, ему не наскучила. Так та тварь, что объявилась на площади перед храмом Пайкэ, мотивы и побуждения имела более чем далекие от человеческих. Его некому остановить, а он сам не остановится никогда, потому что Гаэддину жутко, всепоглощающе скучно, и скука эта, когда он оставался с ней тет-а-тет, грозила раздавить бессмертного.
Хрустят под сильной рукой безжалостно сворачиваемые позвонки птицы, улыбка скользит по тонким губам, сыто и скалятся короткие клыки демона. Он не сдастся и не опустит рук. Он хоть когтями будет выцарапывать свое у жадного беса уныния, он, упрямый, будет видеть яркие краски даже там, где их нет и в помине. В конце концов, интерес или имитация интереса – какая разница?
Он не видел, что произошло перед храмом, не видел, и потому осторожно вытащил из клюва птицы оба тонких волоска, но, присмотревшись к их цветам, только усмехнулся. Судьба любит смешивать кости и выкидывать порой совершенно неожиданные расклады, пусть ее… пусть так.
Отбросив ворону в сторону, туда, где он несколько минут назад поднял ее перо, Гаэддин бережно намотал добычу на два пальца и, отмотав с одной из собственных прядей, красную нитку, принялся что-то сплетать, беззвучно шевеля губами. Загородившись крылом в терпеливом якобы ожидании кого-то, демон изредка посматривал по сторонам; внимание его не было нужно, руки все знали сами, формулы заклятий выстраивались в длинные цепочки, чтобы быть произнесенными – образами, про себя, огненными буквами на каменной стене. Простое деревенское колдовство, мечта всех незамужних влюбленных красавиц. Приворот. Грубая животная страсть и немое обожание и мучительное томление, что будет назревать как фурункул с тем, чтобы отравлять душу своим ядом, отравлять мучительно и долго – демон знал свое дело и странного вида амулет из ниток с тремя его собственными рыжими перьями вышел на редкость аккуратным и полностью симметричным, что гарантировало полную взаимность. Подобные вещицы и по сей день хранились как одни из самых дорогих ценностей в некоторых семьях, чьи пути некогда пересекались с тернистой тропой Гаэддина, но это пожелание счастья и подарок на свадьбу может быть и ядом. Магия-отрава, талисман, проклинающий пару незнакомцев на жуткий для обоих мезальянс… кстати, что такое любовь для антареса? А что такое страсть для ледяного существа-звезды? В этом танце его хрустальное сердце может быть разбито вдребезги, этот танец обречен исполняться на острых осколках, до костей пронзающих плоть.
Впрочем, для неспешно шагающего прочь с площади демона, во всем этом была и своеобразная корысть. Ушлый демон не боялся ничего; убрав свое творение в один из поясных кошелей, он уже прикидывал, что можно взять с мезомастера за разрушение этой магии. Получалось немало. Улыбаясь как сытый кот и звонко выстукивая подковами по брусчатке, Гаэддин направился на постоялый двор, отдыхать и выжидать.
Старшая из дочерей Шаафсин никогда не откладывала свои намерения на "потом" или хотя бы на "попозже". Да и кто может представить себе, что можно отложить восход солнца? И все же она смилостивилась, позволив Л`игирлинн закончить церемонию и дать указание на ближайшее время. Все это время Кахалонг, удивительно крепко сложенный светлый эльф, следовал за мезомастером по пятам. Присутствие телохранителя успокаивало.
Первой закономерной неожиданностью стало одиночество. Пайкэ оставила его, как только антарес покинул храм. Наедине с собой и своей способностью смотреть сквозь кожу, глаза и сердца, так же, как Она смотрела через него.
Эльф поклонился, прощаясь с Ли:
- Мои пожелания быстрого полета Высочайшему.
Он говорил в согласии со своим сердцем, но в светлых пожеланиях присутствовал совершенно неуместная тень сострадания и неподобающей жалости.
- Значит, мое новое испытание уже близко, - вслух подтвердив очевидность, Ли кивком головы разрешил Кахолонгу удалиться.
Очередное. На тридцатом году служения богине он перестал считать их, и сейчас было лишь очередное. Богиня была с ним, только с ним, но, казалось, только для того, чтобы наградить новым испытанием, не прекращая, вопрошала, "А достоин ли"?
В этот раз она не позволила ему вернуться в Нарай’Ли’Анджайя. На середине пути силы Антэй иссякли, как будто кто-то иссушил источник магической энергией, и Ли падал вниз. Благо, он не успел далеко отлететь от Бели Исниг и удар смягчили корни дерева, на которые он рухнул со своей высоты. Вместо того, чтобы отпустить и помочь подняться, корни опутали его тело, не разрешая пошевелиться. Антарес послал успокаивающий импульс, но вместо умиротворенности на корни был направлен его собственный испуг происходящим, он выгибался от боли. Корни сдавили грудную клетку, выламывая кости рук и ног. Если бы не подоспевший ангел, Саафиа, Ли мог бы и не узнать, какое именно испытание приготовила ему богиня.
Страж тайного города крылатых был обеспокоен сильнее телохранителя оставшегося на земле, но он молчал все время, пока помогал мезомастеру выбираться из плена растущих щупалец, не ответил на слова благодарности. Только когда Ли направился в сторону врат, страж заговорил, преградив ему путь.
- Я не могу тебе позволить войти.
Ли удивленно приподнял бровь, внутренне готовый к любому ответу на вопрос, который он хотел задать богине, оставившей его:
- На тебе заклятье. Темное.
- Какое? - вопрос прозвучал отрывисто.
Саафаи вздрогнул, не готовый к подобным эмоциям антареса:
- Приворот. Любовный. Крепкий. На троих. В нем ты, высочайший, темный рыжий огонь и кто-то еще, какая-то потерявшаяся душа.
Антарес приложил руку к груди в жесте благодарности.
- Моя богиня оставила моя, мне закрыты исхоженные пути. Мое испытание уже оглашено. Могу ли я просить помощи у крепости света?
--- >> Постоялый двор "Цинлун"
Отредактировано Л`игирлинн (2010-08-19 19:43:21)
Первый пост -->
Пустой холст. Жесткое переплетение грубых нитей, в которых нет ни капли идеи или фантазии. На эту бессодержательную – causa sui – поверхность, опускается медленно кисть. Неотвратимая. Неминуемая. Неизбежная, как острие гильотины или - кто бы мог подумать? - отпечатки лап на свежем снегу. Сочные мазки цинковых белил, меткие вкрапления газовой сажи, несмелые полосы кобальта. Таинство рождения объемного мира из …грязи?
Подходим ближе к ускользающей реальности и замечаем, как в самом центре картины – как раз над неаккуратным пятнышком краски, которое превращает полотно в лоскут неба, - блещет крупинка алюминиевой пыли. Мигает раз, другой…и рвет полотно, выбрасывая нас в мир уже не зрения, но звука - свиста ветра и шелеста крыльев.
Испарившаяся влага обнимает со всех сторон глянцевое тело. Неяркое утреннее солнце пытается ухватить за хвост летчика, который, казалось бы, неосторожно заходит в опасный ранверсман с немалым креном, раскручивается в спираль, а потом пикирует вниз причудливыми петлями. Но виражи устойчивы и сбалансированы, движения плавны и преднамеренны – ни одного лишнего поворота, ни одного случайного действия. Небесный призрак уверенно выходит из штопора, выравнивая траекторию, и…со всей силы впечатывается в конёк пагоды - киридзума, внезапно выплывший из тумана.
«Какая неосмотрительность, - думает воздушный странник, скатываясь по черепице и пытаясь ухватиться когтями за выступающие части крыши, - забыть об ориентировке в такую погоду». Похоже, что потерпевшего крушение гораздо больше волнует собственная опрометчивость, чем собственные синяки и ссадины.
Но вот падение заканчивается жестким приземлением во внутреннем дворе храма посреди осколков ни в чем не повинной кровли. Чуть ошалевшая от нескольких кувырков через голову рептилия отряхивается, осматривая покрытые глиняной пылью спину и крылья, и мотает головой, восстанавливая чувство равновесия. Молодой человек, что появляется через пару минут на этом месте, недоволен и расстроен. Вполне возможно, он бы себя отшлепал за допущенную оплошность или назначил другое, более строгое наказание. С выражением лица, которое вполне подошло бы мадам, которая увидела разбитую отпрыском вазу, юноша начинает одеваться, негромко отчитывая самого себя.
- Ты совсем расслабился, Юрэи. Во время тренировок нужно следить не только за собой, но и за землей, которая проплывает внизу. Во избежание вот таких вот столкновений. Хорошо, хоть сел именно там, где собирался. Если, конечно, этот спуск можно назвать посадкой. Это уже второй раз за неделю!
Его причитания вполне обоснованы – посадка в другом пункте доставила бы немало неприятностей, главным образом связанных с розыском одежды.
- Акэ! Ты не убился? - во двор вбегает перепуганный монах, опровергающий аксиому, что удержать в руках с десяток бутылочек с различными снадобьями – невозможно. К этому времени бывший дракон уже успевает задрапировать себя в белую ткань и перехватить волосы, отливающие серебром, голубой лентой.
- Я в порядке, - говорит он, окидывая взглядом передвижную аптеку в лице собрата в Пайкэ, - а вот крыша - не совсем. Свидетелями этому утверждению служат многочисленные кусочки черепицы, которые бы вызвали прилив счастья у любого археолога. Судя по всему, младший священник все же не отказался бы вылить на пациента содержимое пары склянок в качестве профилактики, но блондин жестом отказывается от помощи:
- Я в святилище. Извиняться за…вот это, - Акэ обводит рукой устроенный разгром.
Четкие и размеренные шаги по коридору заставляют расшалившееся сердце вернуться к своему обычному темпу. К тому моменту, как юноша видит у окна двух реалитов Пайкэ – своих коллег, - он собран и сосредоточен. Мысли дракона заняты сочинением слов, что он представит богине в оправдание на хоть и малое, но разрушение посвященного ей храма. Один из священнослужителей подзывает его поближе, именуя Дэи’икаи, и тот подходит, обращая внимание на обеспокоенность, отражающуюся в их глазах. Похоже, что Акэ застал разговор на середине.
- Прошло больше полугода с тех пор, как Звезда Кеху спускалась к нам, - говорит один из жрецов, и зеркало серых глаз, пересеченных темно-синим штрихом, вздрагивает. Каждая секунда, проведенная вдали от антареса, ложится гранулой токсина под сердце, отравляя существование и обращая полеты в падения. Но Дэи’икаи старается мыслить благоразумно, возражая:
- Он и раньше надолго покидал нас. Принуждать звезды…
- Не так стремительно, - обрывает один служитель Солнцеликой другого, - и не при таких подозрительных обстоятельствах.
Дракон опускает голову. Он не верит уличным слухам - грязной лжи, что телохранитель мезомастера убит им же самим. «Все равно, что заявить, будто Пайкэ стала требовать кровавых жертв». Для Акэ невиновность Небесного Всадника – непреложный факт, не требующий доказательств. Собеседник исподлобья смотрит на Дэи’икаи:
- Было бы неплохо, если бы кто-нибудь из нас слетал на Велиалор, или хотя бы на Нарай’Ли’Анджайя, чтобы разузнать все из первых рук.
Воцарившаяся тишина – привычное дело, когда речь идет об Акэ.
- Но ты не умеешь летать, - в замешательстве шевелит губами антропоморфный дракон, осматривая фигуру коллеги, будто видит ее впервые и не уверен в отсутствии крыльев.
- И ты тоже, - Акэ разглядывает второго реалита, который безуспешно прячет в бороде улыбку.
- Схватываешь на лету, - каламбурит бородач, посмеиваясь над обвиняющим тоном юноши. Тот, поджав губы и выставив вперед подбородок, изображает из себя оскобленную невинность. Парочка будто наяву слышит: «Разве нельзя было сказать об этом прямо?».
- Я подумаю над этим, - неглубоко поклонившись в знак прощания, реалит продолжает свой путь в святилище, но уже не для того, чтобы извиниться, а для того, чтобы посоветоваться. Богиня солнца не дарует просветления темным расам, но Акэ нравится думать, что необычная чистота мыслей и стройность рассуждений – результат ее покровительства и благословения. Он проводит много времени в молитвах, надеясь, что когда-нибудь Пайкэ польстит его своим вниманием.
- Это затянется еще на полгода, - разочарованно протягивает один из оставшихся в галерее реалитов. Не то, чтобы о нерешительности Акэ в храме ходят легенды, скорее каждый считает своим долгом хотя бы раз в неделю подшутить на эту тему. Особенно удачной считается притча о двух одинаковых грудах золота, одну из которых, якобы, предложили выбрать дракону, от такой задачки чуть не потерявшему рассудок. О своей жизни в Академии Юрэи не распространяется, и молва о том, как реалит Пайкэ охранял сокровищницу и ел на завтрак по тройке обнаженных девственниц, усложняется и обрастает подробностями, которые приятно обсуждать в трапезной, особенно за спиной у виновника болтовни. С чувством юмора у Дэи’икаи туговато, но для того, чтобы вызвать гнев серебряного дракона, нужно что-то посерьезнее расшалившегося воображения.
Тем не менее, разговоры о медлительности Акэ имеют под собой вполне реальные основания. Поэтому у одного из жрецов, предложивших дракону полететь на остров, где бывает антарес, отвисает челюсть, когда Юрэи, как ни в чем не бывало, в тот же день приносит ему стопку бумаг с текущими делами и просит ими заняться на время, пока он разведает все о Танцующем с Пророчествами. Священник удивлен вовсе не потому, что его обязанности увеличились вдвое – зная Акэ, можно предсказать, что переданные им инструкции более, чем исчерпывающи, и, следуя им, с делами справится даже ребенок. Но подобная поспешность для Дэи’икаи – исключительный случай. Жрец протирает глаза, глядя на исчезающую среди облаков серебристую точку, похожую на крупинку алюминиевой пыли на холсте художника.
---> Нарай’Ли’Анджайя
Отредактировано Акэ Дэи'икаи (2010-08-03 07:50:08)
Вы здесь » Последний Шанс » Архив Кёху » Храм богини Солнца( Пайкэ)
