Последний Шанс

Объявление

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Последний Шанс » Архив Кёху » Постоялый двор "Цинлун"


Постоялый двор "Цинлун"

Сообщений 1 страница 11 из 11

1

Он возвышается на самом берегу реки, богатейший постоялый двор Кёху, где порой не чураются отдыхать и молодые повесы из знати.
Окруженный персиковыми деревьями, укрытый за достаточно высоким забором, мир дорогих гейш и не менее дорогих вин, запретный для тех, у кого в рукавах не звенит добрая пригоршня серебра. С высоких ворот, где вас встретит не только кланяющийся старик-привратник, но и трое молчаливых стражей, на улицу сурово смотрит давший сему заведению название искусно вырезанный из дерева зеленый дракон о четырех когтях, обвивший свое длинное тело вокруг балок.
Далее вас встретит просторное крыльцо и высокая резная дверь и угодливая вышколенная прислуга, а потом, если вас обременяет сколько-нибудь высокий титул или чин, то и хозяйка – матушка Лян, держащая «Цинлун» вот уже двадцать лет, с тех пор, как умер ее муж.

http://www.japan-info.com.ua/wp-content/uploads/2009/02/japan3.jpg

На первом этаже огромного здания помещаются традиционные для Кёху бани офуро, но большей частью он отдан под кухни и хозяйственные помещения; гостям, разумеется, их не показывают; ступени парадного входа ведут сразу на второй этаж, где помещается просторный пиршественный зал и отдельные комнаты, в которых желающие уединиться гости могут вкусить трапезу в покое и относительной тишине, ибо перегородки сделаны всего лишь из расписного шелка в обрамлении лаковых бамбуковых дощечек. Если пожелаете, ваше одиночество скрасят – искусная гетера, готовая усладить ваш слух и взор музыкой, танцем или беседой, или служанка попроще, если ваша щедрость вызывает сомнения.
Третий этаж – это роскошные покои для усталых путников, решивших провести в «Цинлуне» ночь, а то и не одну. Совсем другой вопрос, что позволить себе это может не каждый.

2

--> Площадь перед храмом Пайкэ

…Трактир был из средних, но что лучше найдешь после заката в городе, ставшем совершенно незнакомым после столь долгого срока? Пол жалобно скрипел под копытами, расстеленные на полу циновки явно видели и лучшие времена, а у фарфоровой чашки, которую демон вертел в руке, был чуть сколот край, но все неважно, совершенно неважно, если напротив сидит и, румянясь от стыда, закрывается рукавом юная красавица, и плевать что она давно не девственница, а в его комнате осталась только ради заработка. Бывают такие вещи, на которые лучше не обращать внимания.
- Ты красива и юна, твои волосы черны как небо в самую темную ночь октября, твои руки подобны лепесткам цветущей яблони, чего нам смущаться, Ши Лян?
Звякнули серьги в длинных ушах, когда демон склонил голову, заглядывая в глаза проститутке. Вот так, чинно сидя перед столиком, глотками смакуя настоящий кёхский зеленый чай, можно не видеть прошившего иссиня-черную волну седого волоска, и огрубевших рук, что привыкли мыть посуду. Лгать и верить в ложь, и упиваться ею, и напиваться, как дешевым рисовым пойлом, не чувствуя неправильности и несовершенства происходящего… Долгая жизнь учит этому, и древний, старше него самого, Кёху с его причудливой философией видеть прекрасное в любом уродстве, также учит этому. Нет разделения на черное и белое, но есть сверкающее пятицветье, в котором даже тысячелетний демон может ходить по улицам, не пряча своих крыльев, теряясь в иллюзии обретенного дома, родины, которая ему никогда не была нужна.
- Ты знаешь, зачем нужна магия, Ши Лян? – Кажется, ему всерьез понравилось видеть на ее личике смущение от неудобных странных вопросов и невольно приходило сожаление о ее напрасно потраченной жизни, о бесцельно живущем существе, но это как терпкая нотка в его чашке. Это неотделимо и гармонично, это безусловно правильно и Гаэддин  только улыбается, глядя на пытающуюся поддержать разговор шлюху с постоялого двора.
- Магия это удел ученых мужей и жрецов… нас, простым людям, она ни к чему. – Опустив глаза и чуть-чуть приподнимая уголки ярко накрашенных губок, произносит Ши Лян, и за этот голос ей можно простить любой вздор. Скорее всего, она неплохо поет.
- Скажи, - Шепот демон звучит чуть насмешливо, - Скажи мне, а что ты станешь делать, если среди ночи в твой дом постучится лисица? Знаешь ли ты, что нужно взять свечу из пчелиного воска и жира мертвеца-мужчины с корицей и пеплом перьев малиновки, и только с таким светильником выйти встречать гостя? Знаешь ли ты, что такая свеча позволит тебе увидеть истинный облик демона, и посрамленная лисица не причинит вреда?
Беззвучно рассмеявшись, Гаэддин отставил опустевшую чашку:
- Принеси еще чаю. За несколько веков я почти забыл его вкус.

3

Храм богини Солнца --- >>

Л`игирлинн имел смутное представление о любви, как о причине и смысле объединения двух созданий, дабы заботиться друге о друге, быть рядом, касаясь друг друга дыханием, губами, сплетать пальцы, руки и тела, смешивая свою энергию, кровь и самое главное эмоции.
Для антареса эмоции были настолько неприкосновенным и ревностно охраняемым сокровищем, что все попытки приблизиться, влиять и проникать в мироощущения на удивление жестко и резко отваживались. Нарай’Ли’Анджайя, где в одиночестве обитал Л`игирлинн, был подтверждением этих намерений. Никто не удивился, знай из чего выплавлено, закалено и заточено решение - из всепоглощающего страха раствориться, слиться и перестать существовать самим собой. Мезомастер уже не раз видел, как это происходило с его телохранителями, как они со временем теряли волю и готовы были следовать за ним куда угодно, хоть в адово пекло.
- Вполне себе объяснимый, но очень занятный страх, - прокомментировал вслух серафим Урилья. Он согласился сопроводить мезомастера. - Богиня мудра. Если от страха нужно избавиться, почему бы не сделать это прямо сейчас?
Небольшая процессия двигалась по торговым улочкам Кёху. Впереди шел серафим, указывая, откуда тянется алая нить, соединяющая антареса и темного. За ним, двигаясь шаг в шаг, шел Л`игирлинн. Справа и слева от мезомастера шли два брата-близнеца ангелы - Ирис и Илис, а замыкал процессию Кахалонг.
На этот раз накидка на антаресе была наглухо застегнута, а капюшон покрывал голову, пряча лицо от скользящих мимо взглядом.
Вывеска "Цинлун" и его аура заставили Ли закрыть рот ладонью. Его колыхало, как болтанку во время шторма, волей не волей пришлось смириться с мягкими, но твердыми прикосновениями сопровождающих светочей, иначе антарес не удержался на ногах.
- Я не могу туда войти, - одними губами прошептал он.
- Сейчас мы отпустим мезомастера, - одновременно два голоса нашептывали в успокоительно-молитвенные речи, - а мезомастер сразу же поднимет щиты.
Сказано - сделано. Ли поднимался на второй этаж заведения степенно, привычно расправив плечи, словно ангел крылья. Внутри уже стоял эльф, делая жест вошедшим. Отдельные покои, которые выбрал Кахолонг, не пользовалось популярностью, но для светлых - самое оно, с глухой акустикой, откуда звуки ни туда и ни сюда.
Светочи так и остались стоять перед разрисованными бумажными створками, добавив к "Эа фа кани-лана Фан" парочку щитов, искрящихся переливами радуги. Урилья всем видом выражал острейших интерес к обслуге, предварительно отведя глаза оной, дабы сцена выходила естественнее. Кивком головы серафим указал направление телохранителю, где нужно искать демона
Кахолонг благодарно кивнул, и с изяществом, присущему эльфу, огибал все живые препятствия. Он двигался мимо занятых комнат, подобно той, где сейчас ждал мезомастер, и периодически поглядывал на Урилью, но тот оставался бесстрастным. Впереди раздвинулись створки и оттуда вышла темноволосая служка. В этот же момент зрачки серафима расширились. Другого знака воину и не нужно было. Створки вернулись на свое место и Кохолонг позволил себе едва слышно постучать костяшками по легкой перегородке, прежде чем отодвинуть ее. Он дождался, пока взгляд демона сфокусируется на нем, и заговорил, не беспокоясь о том, какие последствия могли повлечь за собой произнесенные вслух слова. Даже если они будут подслушаны вскользь, их не поймут, а если даже и поймут, то не запомнят, как и само позорное появление Высочайшего на постоялом дворе.
- Рыжий, - эльф смотрел сквозь белесый образ и видел яркий жадный огонь преисподни, - тебя желают видеть. Мне велено проводить тебя. Не стоит думать о побеге, - последние слова были произнесены с особой четкостью, как будто сидевший перед ним демон был глуховат.

Отредактировано Л`игирлинн (2010-09-19 04:04:01)

4

Проводив взглядом удалившуюся девушку, демон опустил взгляд, уставясь на шрамы на руках, еще не сошедшие после того боя, что едва не стал для него последним. В который уже раз едва не стал, только он не стал не осторожней, ни осмотрительней, упрямец. И, позабыв следовать собственным советом, он не запасся свечами с жиром мертвеца, пеплом и корицей, потому и ничего ему не осталось, кроме как прихватить с пола меч и, приблизившись в один шаг и уже встав в необходимую для удара стойку, побороть нестерпимое желание вколотить клинок в горло незваному гостю прямо сквозь тонкую бумагу, а потом удивиться этому желанию – он же ждал, он же знал, что придут.
Седзи открылась сама, он и руку не успел протянуть – нагло, непростительно нагло, и демон с интересом уставился на пришедшего эльфа, подчеркнуто несколько секунд рассматривал его как диковинную зверушку, а потом, посторонившись, сделал приглашающий жест, которым, правда, остроухий выродок посмел пренебречь.
- Рыжий, тебя желают видеть. Мне велено проводить тебя. Не стоит думать о побеге. Сообщил пришелец, и Гаэддин был вынужден приподнять бровь и еще раз с ног до головы осмотреть его, серьезно и скрупулезно, как будто пропустил какую-то очень важную деталь. Очень хотелось дать кулаком по холеной морде, так, чтобы эта шавка мезомастера не смела гавкать, а занялась делами более важными, вроде сбора с пола собственных зубов, но это было бы совершенно лишним. Вместо всего этого Гаэддин всего лишь склонил голову, звякнув серьгами и просипел:
- Научись говорить со старшими, малыш-эльф. У нас так не принято.
Предоставив ему самому догадываться у кого это – у нас, демон поплотнее сложил крылья и, постукивая подковами, отправился следом за провожатым.
Пройдя лабиринтом коридоров, они оказались перед отделанной расписным шелком стеной. Верно истолковав сие как конец пути, Гаэддин, не утруждая себя церемониями, вошел и уселся за низкий стол напротив антареса, демонстративно положив меч слева от себя. Постарался и клинком звякнуть об ножны, но не вышло.
- Чем могу служить? – Прошептал демон, чуть коснулся пальцами изуродованного горла: - Приношу свои извинения, что не могу говорить громко. Мое имя – Далагар.
Судя по виду и встопорщенным перьям на плечах, ни перед кем белобрысый не извинялся и извиняться не собирался, в карих глазах тлели огоньки триумфа, а на тонких губах блуждала сдерживаемая улыбка.

5

Сидит птица бледная, с глазами окаянными.
Что же птица спой мне, может я попляшу.
Спой мне птица, сладко ли душе без тела.
Легко ли быть птицей, да так чтоб не петь.

С момента, когда Л`игирлинн сделал первый шаг из храма, каждый поступок, каждое движение и каждое слово ощущались неприятно громкими, цвета выглядели чересчур ярко, а отбрасываемые тени и шлейф эхо набирали больше силы и сумрака, чем им полагалось. Настоящее, творимое им самим, больше напоминало кошмарный сон. Антаресу хотелось освободить импульсивный порыв, изъять Северд-Ин из ножен и проткнуть шкуру надвигающегося морока. Морок будто был одушевлен и не спешил окутывать, ходил вокруг, да бочком, бочком, не желая подставлять горло под удар кинжала, точно зная, что жертва никуда не денется.
Ли непроизвольно замер, вслушиваясь в движения и голоса видения, пытаясь понять, где заканчивается его власть, и не обратил внимания, как седзи были расставлены, а затем сдвинуты обратно, зато звон множества металлических украшений вернул к происходящему. Тот, кого ему предназначила Солнцеликая, был здесь. Мезомастер оставался неподвижным до тех пор, пока демон не сел напротив, демонстративно положив короткий меч в ножнах рядом с собой.
Тотемное божество, увешанное болезненными для светлого амулетами, их заготовками и силы,  способные вывернуть сознание наизнанку, искалечить походя, не заметив, что антарес когда-то существовал. Звериные космы обрамляли узкое лицо с впалыми щеками, спадали всклоченными прядями на грудь и спину. Тяжелые крылья упирались в стены, натягивая ажурные бумажные перегородки. Когда их глаза встретились, у антареса возникло немедленное желание покинуть комнату. В эти глаза он боялся заглядывать, не чувствуя горячую длань богини на своем сердце. Все, что он позволил себе - откинуть назад капюшон и спрятать руки в складках накидки. Теперь демон мог видеть, как побледнело лицо, как сильно были сжаты губы, добела, выделяя на лице огромные глаза яркого бирюзового цвета. Белые шелковистые перья Антей выглядели как продолжение самого Ли, а не украшение или артефакт, позволяющий преодолевать огромные пространства за несколько секунд. Напряженная, несгибаемая осанка его, расправленные плечи, чуть вздернутый подбородок, открывающий одно из самых беззащитных мест на теле – шею, все в нем говорило о том, что для Л`игирлинн эта встреча была малоприятна.
Кажется, передышка (или изощренный способ пыток) подошли к концу, демон нарушил тишину, выпуская на волю шипящие слова-змей. Антарес еле-еле сдерживал себя от желания стряхнуть их ощутимое прикосновение к коже, жалящее душу ложью.
Антарес отвел глаза.
- Вы только что солгали мне, и не единожды.
Взгляд скользнул по гладкой поверхности деревянного стола, уводя в другую реальность. Годовые кольца закрутились тугими плетьми, поднимающими в воздух пыль дорог. Дороги жизни, берущей свое начало почти тысячелетие назад: с первого шага по костям земли, расплавляемым огнями Преисподней и до сегодняшнего дня. Почти тысячелетие пустоты, закончившееся чужой охотой, где демон только жертва. Мезомастер видел солнечный знак на натянутой тетиве, значит, «она здесь, она рядом», - пронеслась лихорадочная мысль, а в следующую секунду Л`игирлинн приложил палец к горлу, изображая в точности, под каким углом стрела вспорола горло демона.
-  Даже если вы считаете себя Далагаром, дъяволица дала вам другое имя, - Ли говорил рассеяно, как будто сам с собой или с Пайкэ, - а голем, посланный служителями Академии за вами, исчерпал свои силы в еще предгорьи.
Амулеты на запястьях, экранирующие камни, собранные в браслеты, жгли кожу, требовали освободить тело от лишней шелухи ткани, стянуть и освободить волосы от тяжелых жемчужных бусин, разметав их по комнате, выпустить Антэй вместе с собой на волю. Калейдоскоп  самовоспроизводящихся чужих воспоминаний выжигал на шее клеймо, метку, которая вводила мезомастера Пайкэ в животный ужас, по сравнению с которым страх очеловечиться был чьей-то неудавшейся шуткой.
Сил, чтобы терпеть происходящее, не было. Л`игирлинн снова положил руки на стол, и мысленно запрещая пальцам дрожать, начал снимать магические амулеты, наивно полагая отвлечь демона словами:
-  Пожалуйста, расскажите мне о природе любовных приворотов. Какие у них составляющие, каковы принципы воздействия, и как можно их разрушить?
Пальцы шевелились, то сжимая, то разжимая ладони. Как только амулеты были оставлены в покое, неестественные краски и тени отступили. Л`игирлинн мог вздохнуть свободно, не смотря на то, что в легкие кто-то подбросил раскаленные угли, а под веками болезненно скрежетали песчинки. Ощутив сокрушительную свободу, Л`игирлинн позволил своим слезам пролиться.
Его эмоции, его переживания выплескивались на демона – настоящие драгоценные камни, потоки живой воды, не имеющие цены, ибо были бесценны, как сама способность чувствовать, наслаждаться любым состоянием и настроением, то, что делало существование осмысленной жизнью.

Отредактировано Л`игирлинн (2010-09-19 04:06:57)

6

Время… только что оно членилось на часы и секунды, на вздохи и удары сердца, но внезапно оно замерло на месте и взорвалось, и перестало существовать. Буря. Шквал. Заслонить глаза ладонью и судорожно глотать воздух, что вбивает в глотку взбесившийся ветер, отворачиваться от секущих искорок льда и кутаться в крылья, чтобы не быть сметенным, не упасть, не скатиться по накренившейся земле куда-то в глубины холодного и пустого ада для таких как он. Так это было внутри. Снаружи демон с рыжими крыльями только замер в неподвижности, чтобы удерживаться и не дать понять, что ему не так уж и приятно сидеть рядом с этим… существом.
Светлый. Светлый до омерзения, до последнего жеста, напыщенный, надутый и безнадежно погрязший в своих идеалах, бесполезных чуть более полопавшихся гнилых дынь, выброшенных под забор. Ему противна ложь; он даже не думает о том, что… нет, чем она может быть, он никогда не поймет и его почти что жаль. Он видит мир в своем пронзительном свете, не замечая ничего за его слепящими лучами. Безнадежно. В крови это омерзение, это непонимание, и оттого топорщатся воинственно перья и сами собой кривятся губы, норовя показать клыки.
- Вы только что солгали мне, и не единожды.
Да ну что ты! Правда, что ли? – Отчетливо прочиталось на физиономии демона, когда он недоверчиво и насмешливо склонил голову набок, не отрывая взгляда от лица антареса. Что такой, как ты, может знать о лжи? – было в светло-карих глазах, светящихся от попавшего на радужку шального солнечного луча и еще шевельнулся где-то внутри зверь-насмешник, что любил фехтовать словами.
Читаешь меня, да? – догадался тот, кто назвал себя Далагаром, терпеливо позволяя, допуская, заманивая в ловушку собственных воспоминаний. Еще немного – она схлопнулась; так листы хищных цветов ловят зазевавшегося беспечного мотылька. А ты знаешь, как это – умирать? Он помнил, как ударила стрела. Это было не больно, просто нечем стало дышать, и горло затопила его густая горьковатая кровь, а обожженные чуть ли не до костей пальцы нащупали безжалостное древко, и еще промелькнуло нелепое удивление – как, уже все? Уже смерть? И это было не единожды, долгая дорога, которой шел этот демон, была обильно полита не только чужой кровью, и Гаэддин мог только пожелать удачи тому, кто читал сейчас его память.
-  Даже если вы считаете себя Далагером, но дьяволица дала вам другое имя, а голем, посланный служителями Академии за вами, исчерпал свои силы в еще предгорьи. Рассеянным голосом сообщил светлый, подтверждая догадки.
- Это уже прошлое. – Крылатый чуть пожал плечами, - Это уже не имеет ни малейшего значения. Прошлое – это только ворохи хроник, да воспоминания, что стираются год от года, для живых это только тлен и прах. И мое имя – не более чем прозвучавший звук, а та тварь теперь только груда безжизненных камней, что они нам?
Вежливая насмешка сыпет искрами и пылает ярко; тот, кто назвал себя Далагаром, уже убрал ненужный парус и сориентировался в той буре, в которую угодил. Шторм бессилен, потому что древний хаос, ростки которого обняли спутанный клубок рыжего пламени, роднее и ближе, и он уже смотрит из глаз цвета ореховой коры, он вытесняет оскверненное чужими эмоциями сознание, и ощущение того, что сейчас что-то произойдет, темнеет и ширится: что-то прорастет из этого зерна, из зубов дракона, густо засеявших пашню.
-  Пожалуйста, расскажите мне о природе любовных приворотов. Какие у них составляющие, каковы принципы воздействия, и как можно их разрушить?
- Приворотов не существует. – Суховато заметил Гаэддин, заметив, как светлый снимает свои лучащиеся силой игрушки, - В любом случае, я еще не встречал любовной магии в чистом виде, ведь любовь объединяет душу и тело, и душа, суть энергия, это магия, а тело, материя – это алхимия. Но, к сожалению, еще никто не нашел, как объединить их воедино, посему вынужден вас разочаровать.
Разведя руками в притворном сожалении, демон уселся поудобнее и, положив ладони на колени, предложил:
- Быть может, поговорим о сущности любви? Вы что-либо знаете о ней?

7

Не коси меня косой, не втыкай в ладонь гвоздь,
Настоем цикуты ты меня не глуши.
Я твой светлый разум, я не черная кость,
Так сбегай в честь пропоя нашей светлой души.

Горячие капли торопились пробежать по скулам, следуя по влажным дорожкам, оставленные предшественницами. Поначалу антарес не мог дышать, но угли потухли сами собой, ничего не стесняло дыхание, а значит голос не сорвется от перенапряжения. Слезы лились из глаз сами собой, что было по сути здоровой реакцией организма эмпата на ложь. Ложь-презрение-отвращение, испытываемее демоном, боль, (а вот это уже реакция на освобожденные от тисков экранирующих фенечек переживания), но снова усмешка-ложь-ложь-обман-полуправда-ложь-недосказки. гость не скупился, будто старался показать себя самым радушным садистом во всем Мисте. Обман, искажением истины бил по глазам, стараясь попасть глубже, проткнуть глазные яблоки раскаленными спицами самоуверенности.
Демон как будто не замечал "низости", до которой упал Высочайший, и Ли открыто пользовался этим, проливая сияющие слезы на кожу, на одежды, пара капель даже попали на гладкую поверхность стола. Не нужно было сдерживать себя, не было, и впервые за долгое время он был рад этому. "Снова прятать, сдерживаться, держать себя в руках" - отчаянная мысль пронеслась в голове, - "но нет, не сейчас и не сегодня", - успокаивал себя светлый.
Короткий миг передышки, и Ли позволил себе опустить голову. "Пайкэ, не оставь меня," - немое вопрошание в позе. Сейчас он напоминал себе тонкое дерево, которое вот-вот сломается под четкими монотонными ударами мачете.  Он ощущал, как силы покидают тело, что в какой-то момент ему придутся отступить. Издеваться над собой - у него не было такой цели.
Л`игирлинн был открыт, любой находившийся в пределах покоев, мог читать его как открытую книгу, но назвавшийся себя Далагаром, не воспользовался этим, или не посчитал нужным или пренебрег, мезомастера это не волновало. Антарес скользил взглядом по комнате,  будто что-то потеряв. Заданный вопрос заставил задуматься. Он недолго помолчал, затем заговорил. Голос остался мелодичным, несмотря ни на что:
- Я имею смутные представление о любви. Единственная, к кому я испытываю чувства, которые по моим представлениям можно назвать любовью - Солнцеликая, моя Богиня. Моя первая любовь, - короткая пауза, чтобы вдохнуть воздух, но у антареса будто открылось второе дыхание, - и последняя.  Я не уверен, что мы подразумеваем под словом "любовь" одно и тоже. - Ли резко вскинул голову, устремляя пронзительные глаза на демона, из которых так и не прекратили литься слезы, - не говоря уже о слове "ложь". Для вас это та иллюзия, которая вам выгоднее всего сейчас, для меня боль, отдающаяся в каждой клетке теле. Мы находимся с вами по разные стороны Света и Тьмы.
До сих пор Ли оставался почти не подвижен, кисти рук лежали на низеньком столике, открытые, будто приглащающие взглянуть на линии жизни, которые имели свойства меняться, да так часто, что отслеживать их антарес давно бросил как дело совершенно бессмысленное. Створка двери тихо отодвинулась, внутрь вошел Кахалонг. Его внимание было сосредоточено на мезомастере, а демона как будто и не было. Он целенаправленно подошел к Ли, и опустившись перед ним на колени коротким жестом развязал накидку до сих пор не скинутую с плеч. Подхватив накидку, телохранитель вышел, так и не сказав ни слова.
Мезомастер какое-то время смотрел на закрывшуюся седзи, мысленно прощаясь с золотистым эльфом, оборвал налаженную связь между ними, а иначе, как бы тот узнал, что накидка давит на плечи, отбирает те силы, которые Ли были так нужны сейчас. "Может быть совсем не вовремя, но он такого не заслужил".
- И, видимо, принуждение к каким-то чувствам для вас не приворот. Тогда что, позвольте спросить? Игра? Вы наложили на меня приворот, чтобы я сыграл по вашим правилам?

Отредактировано Л`игирлинн (2010-08-19 21:07:22)

8

«Цинлун», живой и внимательный, тварь о многих ушах и о многих глазах; там шуршали чьи-то осторожные ступни по надраенному полу и всякий разговор следовало вести осторожно. Гаэддин прекрасно знал, что из таких мест лучше всего и разносятся сплетни, а потому только досадливо поджал губы от сказанных вслух слов. Так нельзя. Так категорически нельзя, это все равно что коваными сапогами топтаться по изящному филигранному украшению, и пусть золотые жилки в нем заменяют шелковые нити лжи, прямота не становится менее неосторожной. Это было безумным танцем с переполненной чашей в руках, но теперь она грянулась об пол, раскатилась и расплескалась, во все стороны и дорожками слез по лицу сидевшего напротив мезомастера. Чуть шевельнулись, шурша перьями, распластанные по полу с двух сторон сложенные крылья демона, с досадой и сожалением; если бы он сейчас мог говорить вслух, то голос стал бы тяжелым и тягучим, как загустевшая смола: не угоди, пташка.
- Я. Наложил. – Прошуршал негромкий шепот, Гаэддин по-прежнему смотрел в лицо собеседнику, обоими копытами попирая все правила приличий и давая знать, что делает это совершенно умышленно, не скрывая презрения. – Да, я сделал это, но о какой игре идет речь? О какой игре может идти речь?
Сделав многозначительную паузу, чтобы антарес мог подумать над нелепостью сказанного им, белобрысый улыбнулся, и, постучав когтем по столешнице, оставил на ней безобразную истлевшую проплешину:
- Это не похоже на принуждение к чувствам, но имеет ту же самую природу, что и мое колдовство. Материя, Мета и энергия, Аура, суть два древа, произрастающих из одного корня. Есть и третье, но меня оно никогда не интересовало в плане изысканий, которые длятся уже несколько веков. Вам только что всего лишь довелось испробовать один из плодов с их ветвей, с их сплетенных в неразрывное целое ветвей, но вы еще не почувствовали вкус и я вынужден задать вопрос – а хотели бы? Если же вы желаете прервать эксперимент, то стоит поговорить о цене доставленного мне неудобства.
Если ты хотел прямоты, то ты только что ее получил, - Гаэддин сплел пальцы и отвел взгляд, рассматривая расписной шелк. Зрелище плачущего мужчины, пусть даже и эмпата, пусть даже демон прекрасно осознавал происхождение этих слез, было малоприятным. Мир жесток, и, если не желать привыкать к его жестокости и принимать ее с открытым сердцем, как должное и как единственно существующую явность, то следует только удалиться в пустыню и жить в отшельничестве, запершись от каждого живого существа. Все до одной владевшие эмпатией тварей, которых он встречал на своем пути, были циничными и холодными выродками, а если и не были, то становились, когда взрослели, так уж устроен Мист, так устроена преисподняя под ним и, верно, многие другие миры под иными небесами. Этот… этот, скорее всего, просто еще не повзрослел, чтобы принимать присутствие демона, но пройдет время и что-то или изменится, или сломается, потому что только боги умеют ходить иными путями, кроме уготованных, да и то не всегда.
Не выйдет.
Что-то, что горше древесной коры, скользнуло в мыслях и в глазах, какие-то очень старые то ли мечты, то ли воспоминания, то, что давно стало меньше чем прахом – не вышло, и у антареса не выйдет. Не получится пройти в белых одеждах по крови и дерьму, через пьяные похотливые толпы горбатых и прокаженных, глухих и безглазых, не выйдет, не раскидаешь их, не измаравшись сам. Сам ослепнешь и оглохнешь, вываляешься в дегте и в соломе и, подняв чей-то выроненный факел, сам возглавишь эту вакханалию, мезомастер. Сфинкс, хранящий тайны, но обреченный стать горой щебня.
Только для демона, сидящего перед светлым, сейчас это только мимолетные мысли, случайные тучи, пронесшиеся в пляске через небо в оргии Дикой охоты – не увидели, не заметили, не посмотрели в небо. Демон ждет ответа, его интересует только цена, ему любопытно, чем служитель Пайкэ решит выкупить свое хрупко-хрустальное бытие.

9

Вы, несостоявшиеся мессии,
И население всей соборной России
Воздержитесь от торговли
головой Альфреда Гарсии.

Ответ прозвучал, словно гром среди ясного неба. Антарес судорожно вздохнул: слишком шумно и слишком заметно даже для Ощущающего Истину, не говоря уже о “случайном” свидетеле. Возможно, антарес понимал, что громоотвода для Судьбы не существует, и через какое-то время разряд пронзит тело, а может быть, стихия уже сделала свое дело, пришпиливая сердце антареса на алтарь Солнцеликой.
В антрацитовых небесах его начали образовываться первые прозрачные куски облачной ваты, чтобы постепенно заполнить собой пронзительный мир, чутко реагирующий на любое слабое дуновение, что говорить о подобных происшествиях.
Нет, происходящее совсем не игра.
Да, метка на шее оставлена именно этим демоном.
“Наверняка…”
Мысль осталась несформированной, на уровне неясных ощущений, ему была предоставлена возможность ответить. Облака сомнения быстро бежали друг за другом, сгущаясь внезапной серостью и неопределенностью. Внимательный собеседник заметил бы, что уголки губ едва заметно приподнялись. Слезы постепенно прекратили литься из глаз, в то время, как на душу наступала темнота и опустошенность, готовясь разразиться громом и отчаянием. Сможет ли он заполнить образовавшуюся пустоту, проникновение которой он чувствовал под кожу?
- Я не имею представления, какова цена вашего беспокойства. Не хочу и не буду предполагать. Даже если она станет мне известна, на итог нашей встречи сие знание не повлияет. Называйте свое колдовство экспериментом или научными изысканиями, а может быть волею случая - как угодно. Будучи аватаром Солнцеликой Пайкэ, я никогда не ощущал принуждения. И это испытание я принял от нее по собственной воле. О каком же отступлении может идти речь? Она моя богиня, - голос мезомастера стал увереннее и громче, он говорил с интонацией, с которой говорят с детьми о непреложных Истинах этого мира, - и она не оставит меня. Благо, мое присутствие в храме требуется редко, а магия Велиалора имеет собственный магический источник. Как измениться воздействие приворота я сказать не могу, не знаю, а вам не придется наблюдать его результаты.
Самое время подумать о самосохранении, о том, какой силы проклятием может стать метка, полученная в дар от темного. Л`игрлинн не был бы собой, если бы ответил иначе.
Да и что такое самосохранение для Высочайшего мезомастера Л`игирлинн? Ясность сознания, когда вступаешь в храм. Право видеть приготовленный Путь на шершавой поверхности пергамента записанного пророчества. Полуденное спокойствие в покоях Императора. Одинаковые, повторяющиеся раз за разом отчеты реалитов о добродушном настроении соседних стран относительно Кёху.
Ставить под угрозу цель собственной жизни - покой и гармонию страны, переполненной яркими всполохами и мягкими красками дневной звезды – антарес не мог даже помыслить об этом. Он невольно коснулся пока шеи, в месте, где отметина должна была скоро появиться. Слезы окончательно высохли, а голос приобрел привычную для этих земель возвышенную отстраненность.
- Не смею вас больше задерживать.
Мезомастер ждал, когда демон покинет комнату, желая остаться наедине с безумством, которое набирало обороты.
"Это всегда так".
Сокрушающая, неконтролируемая, доселе непознанная сила приближалась, алчная, как голодный зверь, и Ли был беззащитен перед ней. Он уже чувствовал ее, предвидел, как она ворвется в сознание, разнося солнечное равновесие вдребезги. Ему только и останется, что ждать утра, несмелого пробуждения дневной звезды, которое осветит его разрушенный, искаверканный мир от тьмы и хаоса, подскажет, где искать осколки весов, как собирать песчинки золотого песка и возвращать их на чаши. И долго, очень долго учиться дышать легко,
Превращая себя в мраморное изваяние, он возносил молитвы дочерям Шаафсин, чтобы они позволили ему остаться таким, какой он есть, когда пройдет боль.

Отредактировано Л`игирлинн (2010-08-19 20:23:30)

10

Фанатик.
Раззявленные перекошенные рты и топот ног в кожаных сандалиях по промерзшей земле. Крики, вспарывающие морозный утренний воздух, когда час лисы сменяется часом собаки. Дрожь в кончиках пальцев, сжимающих длинное древко и взгляд, застывший на бревенчатой стене.
Фанатик.
Осознание и предчувствие, тонкая пленка льда и узоры инея на хрупкой поверхности… что-то всколыхнулось и забилось тревожно и мучительно, ударами сердца где-то в глотке, и картинка – распахнутые в крике рты бегущих, наконец, наложилась на крик, звучавший уже несколько секунд. И так смешались в сосуде холодного предосеннего утра те, кто бежал навстречу тускло сверкнувшему полукругу стали, привычная тяжесть оружия и капельки крови, прочертившие дорожку по земле вслед за движением набравшего замах гуандао… чьи-то длинные волосы налипли на лезвие и тянутся, тянутся, пока не вспыхивают в пламени.
Фанатик. Ублюдок с уже разрубленной грудью, захлебываясь в крови, полз, полз, ближе и последние слова сорвались с искривленных губ, прозвучав не там, где кричали и где умирали, но глубже, дальше, задевая больше и существенней. Существенней. Это боль в кончиках пальцев, это чужое пламя, сжигающее плоть того, кто пламенем был рожден. Это и сейчас отозвалось мучительно и тягуче там, где уродливые метки не затянулись еще новой гладкой кожей.
- Да, конечно. – Шепот демона звучал совсем уж хрипло, - Ваша богиня, конечно же…
Беззвучный смех, не в состоянии вырваться из груди, сотрясал плечи, крылья и скалились клыки весело и зло, с торжеством и презрением. Но фанатик или… подобрав меч и поднявшись на ноги, Гаэддин чуть наклонился вперед, приблизившись и глядя в глаза антаресу, дохнув неестественным для живого существа запахом пепла и перекаленной стали:
- Уповая на богов, вы отвращаете их от себя, беспомощные глупцы.
Вышел, не обернувшись, но от досады или разочарования все же хлестнул себя хвостом по бедру. Противно? Вероятно, да.

11

Запрягли, взнуздали мне коней беспредела,
А кони понесли, да все прочь от тебя.

Каких-то несколько секунд демон молчал прежде, чем продолжить разрезать воду ржавым лезвием ножа, и Л`игирлинн вновь мог видеть тени прошлого в глазах напротив. Пути ненужных намерений, неизбежных падений и побед, которым долго не будет конца. На том пути не было и не будет никого, кто мог бы подарить покой или привести к реке, чьих водах можно напиться молчанием. Занавесь неизвестного была приоткрыта антаресу, стоило протянуть руку, отодвинуть ее и заглянуть в чужое будущее. Ли вздрогнул, упустив момент, когда демон оказался в непозволительной близости. Жар смрадного дыхания остановил, давая возможность подумать - а действительно нужно видеть свое имя, выскобленное когтем на пергаменте чужой судьбы?
Отгородившись от нескрываемого презрения молчанием, (если демон и скрывал, была ли разница для эмпата?), антарес ждал, когда Далагар покинет комнату, громко стукнув деревянными створками друг о друга.
Хрупкие секунды ломались под тяжелыми копытами раздосадованного демона, уходящего прочь ни с чем. Вместо того, чтобы бесследно раствориться в потоке бесконечного прожитое, прочувствованное, услышанное шипело от соприкосновения с кожей мезомастера, и запоздало исчезало в реках времени. Ли все еще видел темные глаза и рот, искривленный в презрении, тело, сотрясающееся то ли в страшных воспоминаниях, то ли в каркающем смехе, который не желает изыматься наружу сквозь ссохшиеся связки. Он сморгнул, смахивая с ресниц задержавшиеся капли разжиженной квинтэссенции боли. Влаги, попавшей на кожу, не хватило, чтобы стереть грань между жизнью и не_жизнью, за которой антарес был вынужден находиться во время разговора.
Грань стояла черно-белыми картинами эмпатических оттисков событий, случившихся в этой комнате. Томительное ожидание, завернутое изузоренный шелк кимоно, растекается по венам трепетом неизбежности встречи. Холодное заостренное пренебрежение, отражающееся на обнаженном клинке, готовое разрубить первого попавшегося на пути. Узор лжи, искусно вплетаемый недомолвками и неприкрытым подхалимством в благородные мысли собеседника. Ровное согласие, четкое осознание безумства, которое предстоит всем собравшимся.
Последний образ звал рассмотреть поближе, но Танцующий с Пророчествами не мог к нему прикоснуться, пережить эмоции вместе с участниками события. Всему виной была иллюзия присутствия демона, выстроенная стеной вокруг антареса. Неизвестность, давно забытое мезомастером состояние, стояло по другую сторону, останавливая от разрушения морока одним присутствием.
Антарес закрыл глаза, желая темнотой стереть разницу между белой и черной частями иллюзии. Вместо серого полотна шума, в котором должны были смешаться цвета, возник новый образ. Ощутимо настоящий, длящийся сейчас, где-то за стенами города.
Солнце садилось сбоку, со стороны сердца. В закатных лучах рисовые поля превратились в золотое море, качающее на своих волнах сапфировых и адамантовых кораблей-стрекоз. Воздух касался кожи, теплый, как молоко матери. По широкой тропе шла фламер. "Сараса", - имя разделившей ношу испытания с ним само нашло мезомастера. Девушка шла по дороге в своих запыленных одеждах, касаясь пальцами края моря, зачарованная прекрасным пейзажем, частью которого стала. Они оба чувствовали присутствие друг друга, как и нить, связавшую их пути и сердца.
"Как нести свое имя на алтарь солнца, если в кончиках пальцев нет тепла? У какого ветра спрашивать совета, если все они дуют прочь?" Вопросы заданы беззвучно, она могла читать боль по его сердцу. Вместо ответа Сараса поддалась вперед, будто нанизывая на ресницы упущенный антаресом солнечный свет, и Ли заглянул в серебристые глаза. Он увидел собственное отражение и слова, вернувшиеся к нему эхом: "Там где были страх и самообман, не останется ничего. Лишь Истина".
И улыбка.
Теплая.
Всепрощающая.
С еле уловимым привкусом океанского бриза. Освежающего и бодрящего.
Сараса не успела увидеть в глазах Ли зеркало его внутреннего мира, расколотого надвигающейся грозой, тьму и чадящий огонь, крадущиеся по осколкам прожитого дня, антарес разорвал контакт.
Пусть короткий и неоднозначный, но его хватило, чтобы Ли почувствовал себя здесь. Пальцы дрожали от нетерпения, тело покалывало от долгой неподвижности, когда мезомастер превратился в мраморное изваяние.
Первым делом Л`игирлинн прикоснулся к шее. В том месте, где ему почудились обжигающие отпечатки пальцев, уродующие почти прозрачную кожу с неуловимым в дневном свете сиянии. Кончики пальцев пробежались по нитям жемчуга в волосах, зацепили несколько и бусинки украшения покатились по циновке, столу. Он разорвал оставшиеся нити, тряхнул головой, слушая, как драгоценный перламутр отстукивал свою мелодию свободы. Бумажные стены, которым был адресована бессловесная тирада из падающих жемчужин, равнодушно ее проигнорировали.
Гроза была неизбежна.
Одна бусинка докатилась до края низкого столика и остановилась. Мезомастер отправил ее вслед сестрам на пол. Первые капли дождя во внутреннем мире Ли падали на раскаленную почву и тут же испарялись. Дождь был холодным, почти ледяным, но опалил разум, призывая к действиям.
Новым шагом к не_ограниченности должна была стать одежда. Не утруждая себя застежками, он дернул на себя. Послышался треск ткани, лохмотья краев щекотали кожу, подгоняя к действиям. Спешными движениями Ли оголил плечи, торс. Для того, чтобы окончательно избавиться от одежд, нужно было встать.
Низкий столик был опрокинут с грохотом, но  это показалось мало. Широкий замах – и поверхность стола раскололась, одна ножка отлетела в дальний угол. Северд-Ин изъят из ножен, и произведение искусного мастера превращалось в щепки. Мезомастер стоял на коленях, опираясь на одну руку, а второй рукой наносил удар за ударом. Только когда стол был превращен в кучку осколков, щепок и деревяшек, Ли поднялся на ноги, переступил через подол и огляделся в поисках предметов, на которых осталась аура Далагара. Ими стали перистый ловец снов и две расписные ширмы. Он не помнил, над какими предметами методично заносилась рука с кинжалом, и сколько времени прошло. Раскаты грома и шум проливного дождя затмил все, выстраивая вокруг антареса стену скорби и отчаяния вместо разрушенной иллюзорной неизвестности. Он не слышал шелест одежд, скрип деревянного пола или бумажных створок, затаенного дыхания – не оборачиваясь чувствовал чужое присутствие, тяжелое, давящее, воспринимаемое даже не под кожей, а где-то глубже, но не мог открыть глаз.
Л`игирлинн был далеко, он стремился догнать Сарасу, чувствуя, что в ее уходе было что-то неправильное, недолжное. Закат потерял теплые оттенки божественности, стелился белым саваном небес по пахучей земле. Силуэт девушки обвивался туманом, разделяя их пропастью бессилия. Когда он потерял ее из вида, он закричал, протяжно и безысходно, зовя ее по имени.
С раскатистым смехом безумия молния разделила душевный мир на куски, а самого антареса мощной волной чужих несдерживаемых желаний бросило из мира пророчеств к дальней стене чайной комнаты. По лицу стекали, щекоча кожу, холодные капли. Когда Ли открыл глаза, он видел лишь серую пленку. Не было сил даже шелохнуться, он застонал, с удивлением прислушиваясь к своему слабому голосу.
Чьи-то пальцы коснулись лица, вытирая влагу слез, а затем исчезли, чтобы удержать голову на весу. Ли прикрыл глаза рукой, пытаясь осмотреться. Закат, вечный пленник сладостных пристрастий, ненадолго задерживался в горной стране, он уже спешил через морок ночи к старшему брату – призрачному восходу. Воздух смешивался с тьмой в вечерние сумерки, делая видимым сияние на коже Звезды Кёху.
Сверху нависло изнуренное лицо Кахалонга. Смотревший на антареса телохранитель был мертвенно бледен. Ли попытался отстраниться, вырваться из плена чужих невольных прикосновений и липких ласк.
- Кахалонг, - имя, звучавшее просьбой, должно было все расставить на свои места.
Но вместо того, чтобы отпустить, эльф теснее прижал к себе обессилевшее d битве с судьбой тело мезомастера.
- Мой мастер, - тихо, со странной хрипотой в голосе заговорил Кахалонг, - Наконец-то моя награда у меня в руках. Но почему любовь смотрит на меня как недоверчивый зверь? В каждом нерве горит этот вопрос, и ответа на него все нет и нет. Почему?
Каждое слово падало на плечи осколком скалы. Ли вздрагивал, с трудом пытаясь разогнуть тело, заставить действовать, но тяжесть чужой искренности вновь обрушивалась на плечи, потопляя его под собой, лишая сил на борьбу. Он мучительно скривился, задерживая дыхание.
- Потому что я часть того мира, в которой тебя никогда не будет.
Красота антареса изменилась, став скорбной и почти отталкивающей. Он уже знал, что будет. Он больше не мог защитить телохранителя от эмпатии. В самом начале Л`игрлинн предупреждал о том, грань между своей печалью и чужой радостью не толще лезвия ножа, немногим удалось удержать на ней равновесие. И если раньше эльф шел по тонкой проволоке, протянутой между светом и пустотой, то сейчас он падал, низвергнутый вихрем эмоций мезомастера.
- Я готов на все, лишь бы быть рядом. Впитать глазами святую волю Пайкэ, пересчитать все звуки в ночи Маан, сплести воедино все звезды Стеи.
Чужие желания, словно дурман заполнили тело, сердце стало биться медленно и каждый удар отдавался в голове, намного громче, чем активированная Антей. В горле было сухо, он сглотнул разжиженную соль с привкусом ржавчины.
- Я буду целовать землю, по которой тебе нужно пройти. Я научусь летать для тебя, мой мастер.  Города и страны будут падать ниц перед твоим сиянием.
Сердце, постоянно движущийся, рвущийся наружу кусок плоти эльфа, переполненное чувствами, пробивало грудную клетку антареса, душило и лишало последних сил, порабощая. Рука спустилась с волос ни плечи, легла на шею, в том самом месте, где Ли почудилась отметка демона. «Не демон, а он!» - мысль пронзила сознание. До того, как пальцы сомкнуться, лишая возможности дышать, и он потеряет сознание, нужно было принять все как есть и сделать выбор между скомканной душой и сотворением вечности.
- Нет!
Рука с кинжалом подчинялась неохотно, медленно, будто чужая. Вопрос замер на губах Кахалонга, да и он сам замер, почувствовав ниже ребер теплоту металла, опустил глаза и увидел, что насажен на кинжал. В тоже мгновение небо мира антареса как будто испугано вздохнуло, вскрикнуло, как раненый зверь. Крик фантомной боли покатился, затихая, вдаль – и в мгновение кончился дождь его скорби.
Захват на шее ослаб, пальцы разжались, оставляя безобразную метку. Л`игирлинн выдернул Северд-Ин из раны. На конце клинка алой жидкостью сияла жизнь, выплескиваясь за границы тела. Эльф, навалившись всей тяжестью тела на Ли, начал медленно оседать.
Новое, неизведанное чувство прорвалось, как клокочущая вода. Был в ней величественный восторг, сладостное отрешение от себя самого. Растворяясь в танцующем пламени и мантии из дыма, оно осело в душе горечью непрошенного знания смерти. В раковине из щитов светочей, среди осколков и ошметков, рядом с мертвым телом, дрожа от пережитых потрясений, стоял Танцующий с Пророчествами, мезомастер Богини Солнца, перепачканный в крови собственного телохранителя и пытался представить Нарай’Ли’Анджайя. Наконец вспышка света ударила по предметам. Многоцветные переливы закружились в вихре, все быстрее и быстрее, пока не смешались в слепящую белую полосу, а та, в свою очередь рванулась вверх, беспрепятственно преодолевая стены, унося мезомастера в себе.

--- >> [url=https://lastchance.0bb.ru/viewtopic.php?id=754#p28110]Нарай`Ли`Анджайя[/url

Отредактировано Л`игирлинн (2010-09-29 23:11:09)


Вы здесь » Последний Шанс » Архив Кёху » Постоялый двор "Цинлун"