Несовершенство линий движется постепенно (с)
Если бы на нее смотрели со стороны – это было бы странное, нелепое и совершенно неподобающее зрелище. Впрочем, на нее всегда смотрят со стороны. Только так и никак иначе.
Ее Величество скучно изучало собственные заостренные ноготки, покрытые бледной, розоватой краской, полулежа при этом в большом и мягком кресле. Перед ней, конечно, покоился письменный стол, заваленный бумагами и ее клочками, не очиненными перьями и обрывками бечевки, укрывая вытянутые на мягкий пуф ноги в теплых, меховых туфлях. Капли красного воска оставляли на бумагах и поверхности стола свои следы, раскрытая чернильница, могильным зевом глядела в потолок, в бессилии злобы выдыхая ему свои проклятия. Воздух в кабинете, однако, и без них казался удушливым, густым и почти мертвым. Чашка бодрящего отвара стояла на краю стола рядом с высоким темного металла чайником, но чашка оставалась нетронутой, и, судя по отсутствию пара, давно и безнадежно остыла.
- Бросьте, Виррид. Это не смешно, - Марго сморщила нос в раздражении и посмотрела на гостя. В помещении царил полумрак, из-за горящих свечей и тлеющих угольев в камине бывший почти что кровавым. Тяжелый взгляд темных при таком освещении глаз достался жрецу в полной мере. Затем только королева повела плечом, глубже заворачиваясь в искрящийся янтарным блеском темный мех, и снова уставилась на свои ногти. – Отчего этот Вальмон уже успел мне набить оскомину до той степени, что я не отказалась бы сравнять его с землей? Как вы думаете, милорд?
Королева снова подняла тяжелый взгляд на инквизитора, но на этот раз вся его тяжесть так и осталась на месте. Будто голодный змей наконец-то поймал глаза жертвы и вот уже облизывается в предвкушении пира.
- У вас есть предположения на этот счет?

Если бы мы могли…
Тяжелый взгляд неподвижно лежал на плечах гулявшего по кабинету инквизитора неотрывно. Это твои люди, Волк, упустили слепого Мейна. Это твоя неудача. Твоя! А страдать от нее приходится мне. Не стыдно перекладывать с больной головы на здоровую?
- Мы-то можем, - злая усмешка прочертила породистые, тонкие губы. Королева прищурила глаза, глядя туда же, мимо инквизиторского плеча на карту подвластных ей земель. Как говорила одна королевская теща? «Королевство-то маловато, разгуляться мне негде!» - Мы-то можем. И это трусость – утверждать, что мы, дескать, не можем. Мы просто станем оглядываться на общественное мнение тех, кого не в состоянии заткнуть. И здесь уже ваше «не можем» будет совершенно оправданно.
Шумный вздох всколыхнул застоявшийся воздух комнат так, что Ее Величеству даже пришлось шевельнуться, разминая затекшую было спину, сдвигая окаменевшую в усталости шею, касаясь бледными пальцами виска. Виски обожгло холодом и Марго снова поморщилась.
Мблок тебя раздави, Волк! Это твоя ошибка! Из-за твоей ошибки мой сын изображает надгробный монумент, а дитя вероломной Даниэлы ускользнуло от праведной кары. Это он должен быть в камне! И не моя голова должна рисковать шеей из-за твоей нерасторопности.
И да. Ее Величеству было решительно все равно: усядется гость или останется кормить свои ноги. Вот только…
- По потолкам бегать не стоит, Ваша милость. Не думаю, что ваш возраст позволит вам такие выходки. Но я все помню, - усмешка становится шире, жестче, злее. – Все высшее дворянство ходит на цыпочках и с недовольством смотрит в мою сторону. И с этим ничего не поделаешь. Они уверены лишь в своей непогрешимости. Мы можем убедить толпу в том, что я – святая, - Марго сложила ногу на ногу и завернулась в меховой полог. – Но Вальмон не поверит. Ганцер – не поверит. Никто из них. Мы даже можем не нападать на Вальмон. И наградить Рихора. Все равно это ничего не изменит.
Маргарита совсем не величественно зевнула и лениво прикрыла глаза. Тебе легко говорить, когда на плахе лежит моя голова. Взгляд из-под ресниц остановился на мысках туфель. Голос прозвучал по-прежнему глухо и ровно, с едва различимой толикой яда и любопытства:
- Так что вы придумали этому ублюдку?

- Я не категорична, милорд. Я вовсе не… - Марго пошевелила носком ботинка с тем равнодушием, будто речь шла не о государственных делах, а о далеких сплетнях. – Я здраво оцениваю собственные шансы… - «Выжить» повисло в воздухе и осыпалось песком мехового шороха, нескольких вздохов и тишины. Сменив положение, королева касалась ладонью живота, а в глазах теплился все тот же осуждающий лед. Впрочем, осуждать всегда проще, чем помогать и советовать.
- Вы умны, Ваша милость. Я никогда не сомневалась в ваших способностях, в вашем уме, в вашей… преданности короне, - без всякого подтекста, лишь шевельнув ботинком снова, поддакивая самой себе. Даром что Годрагский Волк был достаточно умен, чтобы оставить при себе мысль об убитой горем венценосной матери. Вряд ли он бы оценил захлебывающийся, кашляющий смех в ответ. – Николас в качестве заложника – это неплохая цена. Но стоило бы обозначить ему самому его положение. Не хотелось бы, чтобы он обольщался на счет своих возможностей. Они все так же ограничены… А ополчение вздорного старикана нам пригодится. Как думаете, он оценит наш щедрый дар? – Улыбка зазмеилась по губам, и Марго прищурила глаза, глядя в горящее пламя свечи. – Как ловко и удобно получается, - прищелкнув языком, королева негромко рассмеялась, но быстро прекратила это занятие, закашлявшись. – Уверена, вы сумете его убедить, Виррид. Вы ужасно убедительны, когда хотите этого. Вальмон окажется у нас под каблуком, а его бастарды – едва ли не под арестом. Очаровательно, - надрывный, тонкий звон – смех. Пальцы зябко кутаются в мех, а предательское пламя не дает нужного тепла. Зима – не змеиное время.
Залечь бы. Спрятаться под слоем опавшей листвы и до весны сожалеть о прожитом, о скинутой по осени коже. Вынашивать змееныша, чувствовать каждое шевеление новой жизни, хрупкой, еще не решившейся. В тишине, в тепле прелой подстилки, в полном спокойствии.
Пальцы бездумно ухватились за высокую чашку отвара, и Марго раздраженно выдохнула.
- Совершенно остыло. Когда вы выдвигаетесь?

Королева во все свои прищуренные от света глаза смотрела на «неотложные дела» сударя инквизитора. Смотрела неотрывно с тем усталым восторгом, с которым может смотреть мать на фокусника, занявшего наконец внимание капризного и крикливого ребенка. Живи она на несколько веков и миров дальше, она ответила бы простым и понятным «Вааау», но королеве Дагора такие выражения чувств были пока что недоступны. Так что она с интересом приняла пергаменты, перебирая бумаги Виррида так, будто они были особенно диковинными зверьками или редкими видами орхидей. В общем, с удивлением.
- А вы не теряете времени зря. И совершенно не зря занимаете свое место, милорд Виррид, - скупая усмешка зажгла глаза Ее Величества, пока она просматривала предложенные тексты. Ставить даже чужую подпись, а уж тем более оттиск королевской печати, под документом неизвестного содержания – жутчайший моветон. – Сознаюсь, я недооценила вас. И для меня это ужасный, ужасающий промах. Но я вам в нем признаюсь, - пергаменты свернулись едва ли не сами собой, прячась вместе с руками Маргариты в меховые полости. – Не сомневаюсь, что вопрос с новыми указами можно будет решить в самое ближайшее время. Я лично прослежу за этим, - королева ухмыльнулась, даже не пытаясь изобразить улыбку, полную скупой вежливости. Сейчас, во всей ее фигуре, появилась некая сила, какая-то уверенная лихость и даже, можно сказать, продуктивная злость. Да и на Старого Волка она смотрела иначе. Неуловимо, не ясно в чем, но иначе.
- Благодарю вас за заботу о нашем народе и государстве, Ваша милость. Вы преданный сын Дагора. Попросите Татеса о милости для нас всех, - Марго благочестиво подняла глаза и выпростала из-под меховых одеял руку. Пальцы, лишившись груза королевских указов, растворившихся где-то в небытие, изящно повели в воздухе, застывая в том извечном жесте, что принуждал мужчину склонить голову и смиренно целовать подставленную конечность, захлебываясь от восторга и оказанной чести.
Но все ж таки, глаза Ее Величество все еще кололись внимательными иголками.